Ли Майерс - BRONZA

Женщина с едва заметной сединой в темно-каштановых волосах, в клетчатом фартуке поверх домашнего платья, выглядевшая моложе своих лет благодаря стройной, подтянутой фигуре, что-то резала на кухонном столе. На плите булькала вода в кастрюле.

Он подошел сзади, ласково обнял мать, поцеловал в висок, не замечая, что делает это в точности, как отец. Заглянул через плечо, спросил, что она готовит.

– Готовлю на обед макароны по-флотски, или пасту под соусом «болоньезе», как принято нынче у гламурных хозяек, – рассмеявшись, высвободилась из объятий сына Анна Дмитриевна.

Виктор взял со стола морковку, хрустя овощем, повертел головой, спросил:

– А где Инна?

Мать легонько шлепнула его по руке.

– Хватит таскать у меня морковь! Иди, Инна в беседке, пишет что-то на своем ноутбуке. Так увлеченно, к столу не дозовешься! – заметила она с еле заметной укоризной в голосе.

Старшие Лабушевы приняли Инну как свою. Правда, Анна Дмитриевна пару дней ревниво покуксилась, присматриваясь к ней. «Не из тех, на кого все заглядываются, исхудавшая после болезни, в чем только душа держится, к тому же старше сына, да еще с ребенком…» – думала она. Но пообщавшись с Инной, понаблюдав за молодыми, поняла, что сын встретил ту, единственную женщину, и успокоилась. В семье Лабушевых мужчины были однолюбами.

Стащив у матери еще одну морковку, Виктор вышел на крыльцо. На ходу надевая куртку, спустился по высоким ступенькам, завернул за дом. Среди берез виднелась круглая ротонда. Такими беседками обычно украшались парки в дворянских усадьбах. Три небольших кушетки, круглый стол в центре – в беседке любили собираться хозяева и гости, устраивая здесь вечерние посиделки.

Инна сидела на кушетке, закутанная в плед. Руки в вязаных перчатках без пальчиков лежали на клавиатуре. На голове наушники и блуждающий где-то далеко взгляд. «Боги… любовь жестока не только к людям…» – размышляла она. Последняя глава «Книги 12-ти Лун» давалась ей с трудом. Весь трагизм безнадежной, отвергнутой любви не предполагал хеппи-энда. Может, поэтому, теряя связь, иероглифы превращались в простые, не несущие никакой смысловой нагрузки, рисунки.

Когда-то в ее прошлом тоже был человек, похожий на солнце. Божество, которое в один прекрасный момент вдруг превратилось в омерзительно-отталкивающее, гнусное существо. Воспоминание о нем уже не причиняло ей той жгучей боли, но как же хотелось вытравить из сознания саму память об этом человеке. Стереть навсегда. Но это было невозможно. Аришка взрослела и все больше становилась похожей лицом на своего отца. Вздохнув, Инна вернулась к переводу. Нужно было заставить себя работать.

«…они явились без приглашения, гостями незваными. Полутенями. Полуобразами. Разрушая его мир и создавая свой, каждый расположился там, где захотел. Вся семья оказалась в сборе. Явилась даже Она…

Сэйрю обвел надменным взглядом собравшихся вместе братьев и сестер. Его губ коснулся холодок презрительной усмешки. Боги… трусливые твари… Пришли казнить… не миловать!

Вперед выступил Бьякко. Янтарные глаза Хранителя Мудрости, сузив зрачки, смотрели на Сэйрю более чем сурово.

– Ты слышишь? – спросил он. – Близнецы читают Заклятие Двенадцати Лун. Они призывают смерть для нас – Вечных!

– Да, Сэйрю! – вспыхнуло пламенем золотое оперение Сузаку – Хранителя Времени. Гнев Священной Птицы взмахом огненных крыльев опалил нефритовую чешую Дракона. – Твоя безнадежная любовь – она как флейта без голоса! Сломай ее и выброси! Имару не любит тебя!

– Определенно не любит! Если сейчас Близнецы отдают свои жизни за твою смерть! – с радуги, на которой раскачивалась эта мохнатая обезьяна, спрыгнул озорник Санно [4] . – Слышишь… – он смешно оттопырил уши, – они говорят: сдохни, Сэйрю!

Оглядев собравшихся в круг Священных Зверей блестящими черными глазами, спросил лукаво:

– А что это у вас у всех такие постные лица, любезные мои братья и сестры? Смерти испугались? – разглаживая коричневый плюшевый мех на необъятной груди, хохотнул: – Если никто не возражает, то у меня есть предложение! Давайте отрубим Дракону хвост, вырвем клыки, пообломаем рога и запрем в теле слепой жрицы! Наградим даром оракула! – он снова ехидно хохотнул каким-то своим мыслям. – А я подарю телу смертной аромат, сводящий мужчин с ума! И наш неприступный Сэйрю на собственной шкуре, то бишь чешуе… познает насилие любви!

От его слов на лицах многих из богов появились улыбки, но Она погрозила шутнику пальцем.

– А что? – виновато потупился под ее строгим взглядом озорник Санно. – Да, жестоко! Но зато как весело! – расхохотавшись, он снова запрыгнул на радугу, качаться.

Она с улыбкой посмотрела ему вслед и повернулась к Сэйрю.

«Вся в творческом процессе…» – улыбнулся Виктор, присаживаясь рядом. Ему бы очень хотелось увидеть тот, другой мир, который сейчас разворачивался перед ее мысленным взором, но, вздохнув с легким сожалением, лишь ревниво понадеялся, что эту немного грустную улыбку на ее губах вызвало что-то, а не кто-то. Почувствовав его присутствие, Инна сморгнула зачарованное отсутствие своего взгляда и, радостно оживившись, поспешно сняла наушники.

– Что ты слушаешь? – поинтересовался он.

– Аранхуэсский концерт! – она протянула ему наушники.

Под грустные переборы гитарных струн тосковало, отчаиваясь все больше, отвергнутое, безнадежно влюбленное сердце. Но вот к аккордам гитары добавились скрипки, и мелодия, превращая ревность в ненависть, зазвучала вдруг на такой пронзительной ноте, что или убить, или умереть – третьего не дано. Ревность была естественным чувством для того, кто влюблен, но Виктор даже в отдаленном будущем не хотел бы испытать муки ревности, способные однажды поставить его перед подобным выбором. «Все-таки эти испанцы немного чокнутые…» – подумал он, передавая наушники Инне.

– Ты не замерзла, может, пойдем в дом? – предложил он.

– Нет, – отказалась Инна, – здесь особое место. Мне хорошо здесь работается! – повозившись немного, она устроилась у него между ног. Прижалась спиной к его груди.

Виктор укрыл их обоих пледом, крепче обнял.