Игорь Денисов - Судья

— Вы придумали тысячи мотивов, чтобы решиться на это. Но мотив у вас один. Вы хотите переманить Судью на свою сторону.

— Вы ошибаетесь.

— Хотите, чтобы Судья работал на вас. Помогал вам вершить правосудие в обход закона. Я говорю вам, что это безумие. Судья — даже если допустить на минутку, что вы Его найдете — воспримет вашу просьбу как грех. И убьет вас.

— Во-первых, я не собираюсь встречаться с Судьей. Во-вторых, у меня нет ни малейшего намерения… как вы сказали? Вершить правосудие в обход закона. В-третьих, со мной не так легко справиться. Даже если бы я и хотел поговорить с Ним — чего я не хочу — вряд ли Ему удалось бы убить меня, как тех беззащитных молодых людей, выгнавших из дома слабоумного старика.

— А Нестеров? Тоже был беззащитным?

— Покровский, — Точилин наклонился вперед. Затаил дыхание, внимательно наблюдая реакцию собеседника. — Скажите прямо: Судья — это вы?

Он ждал. Ему бы хватило малейшего симптома: еле заметного дрожания ресниц, движения мускула на лице, сужения зрачка.

Павел вздохнул. Заговорил скучающим тоном, который явно давал понять, что ему хочется поскорее закончить разговор.

— Судья — необычный человек. Вы должны об этом помнить. Он силен, хитер и смел. Обладает способностями к гипнозу. Умеет взглядом подчинять себе людей. Способен понижать температуру в комнате. Внушать галлюцинации. Вызывать остановку сердца, инфаркт — без телесного контакта с жертвой. И становиться невидимым. Я имею в виду, способен сливаться с окружающей обстановкой.

Он замолк, погрузившись в себя.

— Это все?

— Пока все.

Точилин покачал головой.

— Немного. Что ж, и на этом спасибо. Еще один вопрос. Эксперты установили орудие убийства. Судейский молоток.

— Господи, — Павел потер лоб. — Даже это сбылось.

— Мне это кажется сомнительным. Разве таким предметом можно убить человека? У последней жертвы голова разбита вдребезги, и лицо в кашу. Вы не знаете, как такое возможно?

Павел покачал головой.

— А насчет следующей жертвы? Кого Он убьет?

— Кого угодно. Судья доберется до любого. Кроме меня. Я — единственный человек в мире, которого Он не может убить.

— Почем вам знать?

Павел усмехнулся.

— Он пытался.

— Что? — Точилин изогнул брови. Вот это новость!

— Давно. По мотивам, вам небезызвестным.

— И не убил вас?

— Он не может. Я для Него неприкосновенен. Я и те, кто находится под моей защитой.

— Кто это?

— Те, кого я люблю. Поэтому Он сначала убивал людей, от которых нить шла ко мне. Те насильники шесть лет назад… вы ведь через них меня нашли? Дочь бездомного старика — я встречался с Ним, в парке. Нас видело много людей. Судья пытался навести на меня подозрения.

— А Судья — действительно не вы?

— А может — вы?

— Нет. В этом я точно уверен.

— Почему? Может, вы больны шизофренией, и убили этих людей, а потом все забыли?

Павел допил кофе. Поставил чашку. Его рука дрожала.

— Что с вами?

— Ничего.

Павел потер виски. Точилин встал.

— Давайте я отведу вас домой.

— Нет.

— Бросьте. Не люди мы, что ли?

Точилин обогнул столик. Положил руку Павлу на плечо.

Тот вскочил, схватил Точилина за шиворот и прижал к стене. Его тонкое лицо исказилось. Верхняя губа оттянулась, как у волка.

— Если ты еще раз притронешься ко мне, я тебя убью. Понял?

Точилин не выдавил ни звука. Он впервые в жизни почувствовал страх. Нападение было неожиданным. Лицо Павла — ужасно. Черты заострились, придав ему звериный облик.

«Он ненавидит меня. Все это время он улыбался, а сам кипел ненавистью».

Павел отпустил его. Стоял, тяжело дыша.

Все взгляды обратились на них. Взрыв Павла испугал не только Точилина. Все в зале застыли в ожидании драки.

Точилин встряхнулся.

— Псих, — бросил он.

Павел потер лоб. Лицо снова осунулось.

— Извините. Сорвался. Мне пора. Провожать не надо.

Быстрым шагом он вышел, оставив Точилина в нелепом положении.

Следователь поскорее покинул шаверму.

Дима Сотников сидел на кровати в своей комнате. Кровать, стол с шестью выдвижными ящиками, и старый комод, набитый книгами. Вот и все убранство. Ни своего телевизора, ни компьютера, ни магнитофона — ничего из того, что имеют другие дети. Даже этот угол — ему не принадлежит. Отец не раз повторял, что в этом доме нет ничего, что принадлежало бы сыну, потому что Дима ничего сам не заработал.

И сейчас он сидел на самом краешке своей незаработанной кровати, собираясь с духом, чтобы спросить у матери разрешения погулять.

Отец был на работе. При отце Дима почти не выходил из комнаты, изредка совершая вылазки в туалет. К столу его звали, как собаку.

Мать дала Диме добро, так как была пьяна. Дима любил, когда они пили. Они становились мягче, и тогда удары и мат вдруг сменялись ласками и поцелуями. К тому же, когда они засыпали — за столом или под ним, Дима мог утащить из холодильника что-нибудь поесть.

Он все время был голоден, и ощущал постоянную слабость.

Дима надел джинсовую курточку и отправился в парк. Он знал, там дети. Дима вовсе не рассчитывал затесаться в какую-нибудь веселую игру. Да его никто бы и не принял в компанию. Диме нравилось просто смотреть на чужое веселье.

Он сел на скамейку, наблюдая, как ребята играют в «ножички».

День был теплый и солнечный, как и положено одному из первых июньских дней.

Прямо в ухо кто-то весело и зло прокричал:

— Бу-у-у!

Дима тонко вскрикнул, от испуга свалившись на землю.

Безмятежность дня прорезал издевательский смех.

Стоя на четвереньках, мальчик поднял голову.

Витя Королев и Игорь Вялов стояли над ним. Руки в карманах. Дорогие джинсы. Модные рубашки. Аккуратные челочки.

В глазах — злое веселье, которое узнает любой, кто хоть раз был жертвой издевательств.

— Чего уставился, пидор? — оскалился Сотников. — Привидение увидал?

Вялов захихикал.

Дима поднялся.

Совсем рядом звучал детский смех. Родители сидели на скамеечках, умиляясь на своих чад. Ничего не замечали. Кое-кто оглядывался, но тут же делал равнодушные глазки, отворачиваясь в страхе.

Дима бросился на Вялова.

От страха он вел себя очень смело. Обрушил град ударов на сытое лицо мучителя. Тот в первые секунды опешил.

Задыхаясь, Дима остановился. Он уже устал, а драка еще не начиналась. Ему бы продолжить в том же духе еще минуты три. Но Дима в первый раз в жизни попытался дать сдачи. Первоначальный успех, вызванный не силой и храбростью, а неожиданностью нападения Димы, так испугал мальчика, что он замер.

Ошибка.

Вялов пришел в себя. Выпрямился с перекошенным лицом. Слабые удары Димы оставили на его лице лишь несколько красных пятен.

Вялов со всей искренностью злобы впечатал крепкий кулак в хрупкое лицо Димы.