Сергей Дубянский - История болезни (сборник)

– Ты хочешь понять старость? – удивилась Полина, – для чего? К ней нельзя подготовиться, даже если думать всю жизнь.

– Я не собираюсь понимать старость – и так известно, что это неизбежное состояние организма, при котором происходит угасание определенных функций…

– Нет, – перебила Полина щурясь, и от этого казалось, что она улыбается, – старость это не возраст, при котором происходит «угасание», а память.

– Можно я присяду? – Оля решила, что если беседа принимает абстрактный характер, то это надолго. Пусть ей была не слишком интересна «доморощенная» философия этой старухи, но, возможно, удастся вычленить из нее что-либо полезное?..

– Конечно садись, раз пришла. У меня ж не хватит сил вытолкать тебя, – она сдвинула стул, показывая Оле ее место.

– Так, причем тут память? – Оля боялась упустить суть.

– При том! – коротко объяснила Полина, – шоколад вкусный, – она, на удивление ловко, развернула очередную обертку и откусила сразу треть батончика, – я такого не пробовала.

– Хотите еще? – несмотря на то, что на подоконнике оставалось еще несколько штук, Оля с готовностью высыпала содержимое пакета. Вряд ли ей придется так беседовать с кем-нибудь другим – чего ж экономить?..

Полина посмотрела на получившуюся горку, вроде, прикидывая, достаточна ли плата, и неожиданно сказала:

– Оставайся до утра, и я помогу понять то, что ты хочешь.

– До утра?!..

– А что? Свободных комнат теперь предостаточно.

– Василий, вот, умер… – словно очнувшись, тихо произнесла Мария, о которой Оля уже успела забыть. Она ни к кому не обращалась, а продолжала смотреть в небо за окном.

– И что с того? – Полина чуть повернула голову (казалось, соседка ей ужасно надоела, но почему б тогда не расселиться в разные комнаты?..) – ты ожидала чего-то иного?

– Нет, но все равно жалко человека.

– Человека может быть жалко за то, как он прожил жизнь, а не за то, что он умер. Согласна? – она резко повернулась к Оле.

Вопрос застал врасплох, потому что в этот момент Оля думала – если Василий недавно умер, то кто его хоронил? Ведь не Анна Ивановна, не говоря уже об остальной немощи. Значит, он до сих пор лежит где-то здесь…

– Я не слышала, – призналась она честно.

Полина поднялась, опершись о стол, и подошла к окну.

– Смотри.

Встав рядом, Оля увидела, что комната выходит на другую сторону здания. Под самыми окнами располагался огородик, обнесенный наполовину завалившимся плетнем (когда-то, наверное, это было красиво), а через огород проходила колея, упиравшаяся в кладбище. Оля, скорее, догадалась, что это, именно, оно, потому что даже крестов не было, лишь холмики, частью свежие, частью уже затянувшиеся травой, равномерно заполняли обширную поляну.

– Видишь? Их нет. А разве можно жалеть то, чего нет? Жаль только то, что есть; то, с чем могут быть какие-то отношения, касающиеся нас. Что происходит там, мы не знаем – там своя жизнь, может, даже лучшая. Ты согласна?

– Пожалуй, да… – Оля кивнула.

– А она не согласна, – Полина ткнула пальцем в сторону кровати, – она сызмальства была атеисткой. Сначала комсоргом, потом замполитом, в райкоме работала, поэтому и не верит ни в бога, ни в черта. Так, что ж ей еще остается, кроме, как страдать?

– Я не страдаю, – отозвалась Мария, – просто он был хорошим, и мне жаль, что он ушел.

– Ничего, скоро все там встретимся, – усмехнулась Полина.

Оля решила, что разговор может перерасти в ссору, и тогда, не питая интереса, ни к религии, ни к проблемам жизни после смерти, она окажется лишней. Чтоб сменить тему, Оля спросила:

– А как же вы туда гробы доставляете? Они ж тяжелые.

– На лошади.

– У вас есть лошадь?

– У нас нет. В деревне есть. Тихон всегда приезжает, если попросим. Он и могилы копает, а ему в районе доплачивают, как штатному могильщику при нас.

Оля подумала, что лучше б на эти деньги купить хлеба – глядишь, и гробов бы потребовалось меньше, но мысль была настолько мимолетной, что она не стала ее озвучивать.

– Вкусный шоколад, – Полина развернула очередной «Сникерс», – так ты остаешься?

Оля опустилась на стул. Вопрос не то чтоб поставил ее в тупик – она умела отвечать «нет» в нужных ситуациях, но сейчас положение возникало какое-то двоякое. С одной стороны, она совершенно не представляла, чем здесь можно заниматься ночью среди этих стариков и старух, но, с другой, а чем ей заниматься дома?.. Хотя тогда надо было взять зубную щетку, тоник, чтоб умыться, да и на кого она будет похожа завтра утром без косметики?.. С третьей стороны, она до сих пор не представляла, как и что писать. Может, за ночь ей поведают что-нибудь действительно интересное… Она вспомнила Александра Борисовича – «там материала на целую книгу…»

– Так что, остаешься? – повторила Полина нетерпеливо.

– Да.

– Ну, пойдем тогда, выберем тебе комнату.

Они вышли в коридор.

– Эта пустая, но форточка разбита. Дует… Здесь Петька с Андреем живут. Один полковник-танкист. Его дети сюда определили еще лет пятнадцать назад. Второй – капитан. У какого-то большого военачальника в адъютантах служил. Вот и нашли друг друга. Это пустая… эта тоже пустая… вот, хорошая комната, – она толкнула дверь.

Комната не отличалась от остальных, и Оля не поняла, что же в ней такого «хорошего».

– Это не здесь Василий умер? – она подумала, что не сможет лечь в постель, на которой совсем недавно кто-то умер, ведь здесь едва ли регулярно меняют белье.

– Нет, Василий жил дальше. Здесь Вера с Любой жили. Любка уж не помню, когда умерла, а Вера года два назад. Девяносто лет ведь прожила!.. Между прочим, из двух концлагерей бежала и пешком из Пруссии дошла… Ну что? – Полина оборвала воспоминания, – подходит?

– Подходит, – Оля еще раз оглядела комнату, но не нашла к чему придраться, и не потому, что все ее устраивало, а скорее, потому что отступать было поздно, – а туалет у вас есть?

– Как по лестнице поднимаешься, справа. Там, и туалет, и душ; только для душа уголь уже второй год не привозят.

– А как же вы моетесь?

– Мы не моемся – мы обтираемся. Да, воду из крана не пей! Трубы сгнили – с землей она идет. Но, слава богу, хоть такая.

Они вышли в коридор и остановились, глядя друг на друга.

– И что дальше? – спросила Оля, – в смысле, до вечера?

– Ничего. Приходи после ужина. У нас, как поедим, да темнеть начнет, так и ночь наступает. А что еще нам делать? – она повернулась и не прощаясь, пошла к себе.

Спохватившись, Оля выхватила фотоаппарат.

– Полина Алексеевна! Извините, пожалуйста!..

Вспышка озарила старческое лицо, еще сильнее избороздив его морщинами.

– Зря ты это, – Полина покачала головой, – это ведь не память – память внутри нас сидит.

Оля пропустила фразу мимо ушей (главное, что у нее есть еще один удачный снимок), и в это время на лестнице послышались шаги.