Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха

А утром позвонил Серафим, сам предложил встретиться с Данилой, который испросил разрешения прийти с друзьями: мол, дело у них есть архиважное! Владыка согласился принять, и ребята поехали в центр, на улицу Радио. Ехали на метро – машину Никиты, напичканную жучками, решили не использовать. Да и в розыске она – к гадалке не ходи. Роскошный джип Данилы был слишком заметен – а хотелось передвигаться по городу тихо, серыми мышками…

Данила был расстроен: попытки перевода ни к чему толковому не привели. Некоторые знаки ему вообще были неизвестны, а некоторые, очевидно, имели двоякий или даже троякий смысл. Для настоящего перевода требовались еще тексты, и лучше – билингвы. Только где же их взять? Памятников этой таинственной культуры было найдено совсем мало – с «гулькин клювик»…

Когда прибыли в храм Архангела Рафаила, Данила представил ребят Митрополиту Истинно-Православной Церкви, который принял их после литургии запросто, отпустив окружавших его людей. Он оказался прямым, жилистым, не столько грузным, сколько осанистым. Окладистая седая борода спускалась на грудь. Чувствовалась военная выправка: Серафим в прошлом был офицером ГРУ и на Ближнем Востоке потерял ногу – ходил на протезе. Вторая нога тоже была изувечена. Однако пастырским посохом Владыка пользовался только как атрибутом архиерейского сана, в жизни двигаясь удивительным образом ловко и уверенно.

Все это бедный, не выспавшийся князь рассказал по дороге. Рассказал кое-что и о катакомбной церкви – даже продвинутая Настя о ней почти ничего не знала! Кратко поведал, что пережила эта церковь тяжелейшие дни, да что там тяжелейшие – на грани исчезновения была! Но выстояла, ибо неприятие советской власти не стало гордыней – первым и тягчайшим из семи смертных грехов…

Серафим окинул троицу внимательным взглядом и негромким низким голосом предложил пройти в его личные покои, представлявшие собой небольшую комнату, очень просто, даже скудно обставленную. Там стоял слабый запах ладана и еще каких-то трав – владыка слыл искусным целителем. Вдруг он нахмурился, зорко и тревожно посмотрел на Никиту:

– Сын мой, что-то с тобой не то… Почему руки прячешь?

Вопрос был, что называется, «на засыпку». Первым импульсом Никиты было – скрыть, сделать так, чтобы Серафим ничего не заметил. Парень ведь и сам плохо понимал, зачем пришел на эту встречу – просто больше не было сил биться о бетонные стены замкнутого круга потерь и погонь. Уже ясно – путь назад закрыт наглухо. Остается только вперед. Но – как, куда?!

И он протянул Владыке руку, на которой мрачным синим огнем светился камень…

Странная буря чувств отразилась на лице Владыки, словно он что-то преодолевал в себе. На лбу обильно выступили капельки пота. Из горла вырвался возглас боли… Словно какая-то мощная сила пыталась согнуть, сломить его волю… По вибрации перстня Никита понял, что сила эта вступила в борьбу с другой, не менее мощной! Еще удивительнее было то, что Серафим выстоял. Более того, утаенный сапфир так засиял, что по стенам комнаты брызнули лазоревые блики. Все отшатнулись, но горящий взор Владыки не уступал сиянию. Лицо его прояснилось. Он будто приказывал: «Говори!»

И Никите пришлось поведать все, что довелось ему видеть и узнать.

Серафим не перебивал, напряженно слушал и лишь иногда или кивал головой в такт своим мыслям, или пытливо поглядывал на перстень, который начинал светиться ярче. При словах Никиты о неведомой старушке в храме чуть улыбнулся, словно речь шла о его доброй знакомой… Услыхав о загадочном явлении покойного Алексия, в волнении трижды перекрестился…

Когда рассказ был окончен, повисло молчание, но оно не было гнетущим: исповедь облегчила душу. И не только Никите – вздох облегчения вырвался и у Насти, и у сдержанного Данилы. Перстень светился ровным синим пламенем, словно терпеливо ожидал ответа на самый важный вопрос: «как быть?» Наконец, Владыка и сам перевел дух и неожиданно-ласково улыбнулся ребятам:

– Что ж, дети мои… Кое-что мне об этой святыне известно… Но прежде я отпущу вам, – тут он с грустью взглянул на потупившихся парней, – грех смертоубийства, пусть и неумышленного… Вы защищались, понятно… Ибо развязана война, страшная – не на жизнь, а на смерть! Сам был воином, знаю, каково это… Война никого не жалеет, ни мужчин, ни женщин… Теперь у нас одна общая задача: выстоять!

Сердце Насти сжалось от этих слов, но она постаралась отогнать печаль. Скорбь и страх плохие спутники решимости.

Когда обряды были позади, Серафим продолжил.

– Этот перстень был создан до всех времен, и не человек его создал. Но он стал первым знаком могущества. Впоследствии возникли еще четыре Предмета: Печать правды, Панагия, на которой запечатлено отражение лика Богородицы, Наперсный крест с каплей слезы Господа нашего Иисуса и Венец Власти… Знаю одно: если эти предметы окажутся в одних руках, миру явятся необыкновенные чудеса и случатся невиданные события!

Слушали его завороженно, затаив дыхание.

– Скажи, отче, – обратился к наставнику Данила, – а разве это человек властвует над Знаками? Или все-таки они – над человеком?

– Знаки сами по себе ничего не могут, они наполняются силой только в человеческих руках и сообщают эту силу обладателю. Я и сам толком не понимаю, как они действуют. Древние знания о них долгое время были сокрыты, а сами Предметы считались утерянными. Утерянными! – возвысил голос Владыка, – а не уничтоженными, ибо уничтожить их невозможно! И вот, сподобился я: наяву вижу перстень… По преданию, он принадлежал самому царю Соломону, наделив еврейского повелителя великой властью над людьми, но и царь был лишь его временным хранителем… К слову сказать, мудростью перстень не наделяет – она есть плод природного ума и опыта. А вот волю другого Знак может подавить – да вы и сами только что это видели! Наверное, не всякого «другого», – старец позволил себе улыбку. – Говорят, этот перстень прибыл на Русь вместе с Софьей Палеолог…

У Насти вырвался слабый возглас. Никита с восхищением взглянул на нее: его охватила гордость, что рядом с ним, дубиной неотесанной, находится такая образованная, такая замечательная девушка! И ведь любит его, а не какого-нибудь задрота-ботаника, «социально близкого»!

– Владыка, скажите, а как перстень попал к византийцам? – Настя впервые осмелилась подать голос. После густого баса Серафима и глуховатого баритона Никиты ее голосок прозвучал нежно, как эолова арфа. – Я много книг перерыла, нашла скудные упоминания об этом, но там все начинается с приданого Софьи. А раньше?

– Не знаю, дочь моя, говорят, что одно время перстень находился у Доната Великого, епископа Нумидийского… Огромную власть он даровал этому светильнику церкви, но высоко вознес себя сей святой муж, видя, как люди, один за другим, склоняются перед чудесной силой. Трудно, очень трудно противостоять перстню, – старец содрогнулся, вспоминая свою борьбу с чем-то, так и оставшимся для ребят неведомым…