Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха

Туристов оказалось немного – по меркам Италии, конечно. Так что удалось спокойно рассмотреть и площадь Сан-Марко с византийским Дворцом Дожей, и Собор с дивными мозаиками. Вид на лагуну и колоколенку церкви на островке Сан-Джорджо заворожил… Все-таки второго такого места нет в мире!

Знаменитый мост Вздохов – ажурный, прелестный, романтичный, – оказался, по словам Данилы, переходом из зала суда в тюрьму. Никто там не томился в любовных грезах и не пел серенады-баркаролы! Осужденные плакали и стенали в отчаянии – об ужасной тюрьме со свинцовой крышей, где летом невыносимо жарко, а зимой смертельно холодно, ходили жуткие слухи… Вот вам и «вздохи»!

Когда стало темнеть, осторожность велела возвращаться в отель.

Они шли по Венеции, сверялись с картой, долго ища редкие мостики для перехода через каналы, а тьма сгущалась, и уже зажглись фонари, разгоняя туман испарений, и перстень начал покалывать током руку Никиты, и Настя пугливо прижималась к парню. Бывавший в Венеции Данила, как верный чичероне , следовал за ними по пятам, но не столько рассказывал или любовался мрачной красотой дворцов, сколько тревожно оглядывался кругом: темные взоры окон не сулили ничего хорошего, город мрачно наблюдал за тремя заблудившимися русскими и словно выжидал, когда можно будет нанести удар…

Ведь этот странный, ни на что не похожий город был, по сути, «мертвым городом» – там толком давно уже никто не жил. Даже не верилось, что вся эта удивительная картина – не бутафория к очередному голливудскому фильму. Судя по гнетущей атмосфере – к триллеру…

Ни души – звуки шагов гулко разносились над стылой гладью каналов… Похолодало, начал идти мелкий снег, сквозь который дворцы выглядели совсем уж нереально…

Конкретному Никите пришла в голову мысль потренироваться в управлении перстнем: он никак не мог взять в толк, как же тот влияет на людей. И не только, как оказалось, на людей… Сосредоточившись, он стал представлять, что некто сейчас должен выйти из-за угла и приблизиться. Каково же было его изумление, когда и в самом деле на крохотном тесном перекрестке вдруг возникла неясная фигура… Настя резко остановилась и шепотом спросила:

– А это еще кто? Только что пусто было…

– Scusi, signora! – воскликнул Данила, разглядев в фигуре женщину, судя по всему, молодую и стройную. Далее он намеревался куртуазно спросить, как добраться до их отеля, но дама сама заспешила навстречу, громко и с видимым облегчением тараторя:

– Ой, я по-итальянски не понимаю, скажите, а по-русски вы не говорите? Я тут так заблудилась, прямо ужас, гуляла-гуляла, а потом смотрю – фонарь-то не тот и мостик тоже! А в этой карте ничего понять не могу и спросить не у кого!

Никита перевел дух: «Уфф, совпадение, просто человек, как и они, заплутал в переулках… Как это по-нашенски: положиться на авось!» Напряг быстро сменился удивлением: к ним спешила совершенно очаровательная особа: светло-серое замшевое пальто красиво оттеняло огненно-рыжие кудри, разметавшиеся по плечам из-под черного бархатного берета, каблучки дробно стучали по камням мостовой. И все же на автомате парень мысленно приказал: «Стой на месте!» Но незнакомка женщина продолжала приближаться танцующей походкой. «Не действует…» – и слегка разочарованный Никита окончательно успокоился, списав тревожное подергивание перстня на причуды малоизученной магии, а свое поражение – на усталость, а вовсе не на удивление и чисто мужской интерес, мешающие сконцентрировать силу мысли.

«В ресторане набралась, что ли, а потом гулять ее разобрало? Точно – набралась, вон как подпрыгивает на каждом шаге, «огневушка-поскакушка»! И какой у нее странный русский – не Москва и не провинция, – как автоответчик… И лицо – точь-в-точь венецианская карнавальная маска», – подумала филолог Настя с какой-то непонятной неприязнью. Впрочем, русские за границей чаще всего испытывают это светлое чувство по отношению к соплеменникам. Заслышав родную речь, делают «морду тяпкой», норовя – «сторонкой за сугроб»…

Не остался равнодушен к прелестям дамочки и утонченный Данила, быстро разобравшийся в карте и выяснивший, что ее отель – в двух шагах. С мальчишеским пылом он предложил проводить, и это еще больше разозлило Настю: «Не, мужики все же козлы, правильно моя маман про них говорит! Стоит только юбке мимо прошуршать… И этот туда же, а еще – Светлость!» Вспыхнувшая ревность подставила плечо филологии.

А незнакомка, назвавшись Лилей, только что не порхала вокруг стройного любезного Данилы. Осторожный Никита мог бы почувствовать запах опасности, но с каналов несло промозглой затхлостью, и он даже не вспомнил об этой своей способности. Так что непробиваемый однолюб лишь пробурчал, что они с Настей пойдут в номер и будут ждать друга там.

Прощаясь, Настя демонстративно поцеловала Данилу в щеку – пусть Дамочка не думает, что он бесхозный какой! То, что при двух парнях девушка может выглядеть несколько странно, ей, чистой сердцем, и в голову не пришло. А вот Лилечке явно пришло – она иронично усмехнулась, глядя на целомудренный поцелуй.

«Пойдут в номер»… Это было самым деликатным обозначением старого дедовского способа сушить-утюжить сыроватые простыни.

А незаметный мужчина за углом нахмурился, вычисляя, что это за дива появилась, и что ей могло понадобиться от ребят на самом деле…

«Их Светлость» вернулся не скоро – практически под утро, смущенный и довольный одновременно. Но клялся, что просто новая знакомая никак его не отпускала: оказалась на редкость общительной. А так – ни-ни, «чист как цветок»! То есть она-то намекала недвусмысленно и всячески, только оказалась совсем не во вкусе князя. Настя впервые задумалась: а кто мог бы оказаться во вкусе?

– Представляете: они завтра летят в Рим вместе с нами одним рейсом! Лиля тут в командировке, начальство московского метрополитена сопровождает… Такая болтушка! – говорил князь, заметив хмурый взгляд Насти. – Взяла с меня слово, что я ей Рим покажу…

– Мы туда, между прочим, не по городу шастать едем! – добродушно заметил Никита, исполненный мужской солидарностью с товарищем. Как старший на целых три года, он упивался ролью мудрого и опытного наставника. – Насть, да не злись ты так! Ну, дело молодое… И перстень успокоился, глянь! – он показал потемневший почти непрозрачный камень.