Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха

А тут голос волнами накатывал, и вот уже до Никиты стал доходить смысл произносимых слов. Теперь не узнать увещевающий голос было невозможно: так говорил только Алексий, невинно убиенный Патриарх всея Руси…

– Сын мой, возлюбленный сын мой, перед тобой – нелегкий выбор. Доля твоя – быть хранителем реликвии, могущей изменить мир, повлиять на судьбу Церкви Христовой… Я верю – ты окажешься достойным своей участи, но… Помни: кто бы ни взошел на святой патриарший престол, – праведник или грешник, – святость сана останется нетронутой… Разные люди управляли и еще будут управлять церковью, Зло и Добро перемешаны в их душах – такова уж природа человеческая. Они могут оступаться, сеять разрушения, на первый взгляд фатальные, могут совершать, казалось бы, спасительные чудеса и подвиги, но и то, и другое равно укрепляет тело Церкви, ибо неисповедимы пути Господни…

Если раньше Никита мог лишь с великим почтением внимать словам пастыря и духовного отца, то теперь те времена прошли. Душа его обрела свободу мысли, неведомую бывшему детдомовцу. Впервые он усомнился в истинности слов, таинственным образом звучащих в его голове. Парень смотрел вслед ушедшим вперед Насте и Даниле, и протест разгорался все больше. Друг. Любимая. Что, их жизни могут быть легко принесены в жертву промыслу Божию?! Надзвездным силам?! И он должен смириться и терпеть?!! Протест окончательно набрал мощную силу. В ответ печальным напутственным словам Алексия вдруг зазвучали в сознании слова самого Никиты, горькие и непримиримые. Это говорил не вчерашний начальник охраны – говорил потомок Великих императоров, ответственный за судьбы мира. Но, в отличие от многих и многих власть предержащих, в нем билось живое человеческое сердце.

– Значит, если во славу Церкви мне придется предать Данилу и послать на смерть Настю, я должен буду это сделать? Не бывать тому!

– Смири гордыню, сын мой! То, что сегодня кажется тебе злом, завтра может обернуться великим благом… Доверься Богу, не считай себя умнее Его, смирись, ибо лишь кроткие унаследуют землю… Тебе надлежит вернуться в Москву и не допустить, чтобы престол патриарший из-за склок и интриг долго пустовал. Перстень сам укажет тебе, кто сможет стать новым Предстоятелем…

– Да как же я узнаю, кто именно, если камень по любому поводу начинает светиться?!

Поднялся странный шелест других – многих – голосов, словно души усопших праведников окружили неуспокоенную душу Алексия и, утешая, повели его куда-то…

Так ясно звучавший родной голос умолк, головокружение прошло. Мумии продолжали спать вечным сном в своих пещерах, в ледяном холоде, лишь теплились огоньки лампадок… Странное дивное благоухание разлилось в воздухе.

Тряхнув головой, парень бросился догонять экскурсию, узкий ход в скале вдруг показался невыносимо тесным, захотелось на воздух, к солнцу, пусть даже слабенькому, зимнему, окутанному низкими снежными облаками.

Выйдя на поверхность, все отдышались. Какой светлой, милой и ласковой – несмотря на крепчающий мороз – показалась земля после мрачной тишины этой обители смерти!

– А ты чего там приотстал, Никита? Плохо стало? Мне тоже не по себе сделалось, так зловеще э-э… мощи выглядели – жуть! – Настя ласково погладила любимого по щеке, заглянула в глаза и вдруг с тревогой воскликнула:

– Только… раньше ты что-то не был таким впечатлительным! Что случилось? Быстро говори!

А Дэн, философски настроенный к смерти, хлопнул его по плечу и жизнерадостно воскликнул:

– Никитос, не переживай, мы же с тобой!

– Да я не переживаю, просто задумался… – пробормотал смущенный Никита: он очень надеялся, что его замешательство останется для всех незаметным. Не прокатило.

Помедлив, вздохнул и рассказал о странном голосе. Тут же мелькнула мысль: «сейчас скажут, что до глюков дошел!»

И точно, Настя пристально поглядела ему в глаза и проговорила с тревогой:

– Ты прямо как Жанна д’Арк, та тоже всё голоса слышала…

Данила понимающе хмыкнул:

– Я о спасительнице Франции курсовую писал в Сорбонне. Всё доказывал, что она никак не могла быть простой крестьянкой.

– А вот я читала, что «Орлеанская дева» – пиар-проект французской короны, и что народу для поднятия боевого духа показали обкуренную девицу, а ее «голоса» – всего лишь наркотические глюки! И что ваша хваленая Сорбонна перестаралась и вдруг стала доказывать, что Жанна – чуть ли не слуга Сатаны, и ее обязательно надо было сжечь на костре… – Настя оказалась подкованной и в этом вопросе!

«Интересно, – подумал несчастный потомок римских императоров и троечник в школе по совместительству, – а есть что-то, чего Настя не знает? Вот ничего от женщин не скрыть. С мужиками куда проще! Сейчас решит еще, что я втихаря косячок дернул!»

Князь возмущенно принялся что-то доказывать, защищая честь национальной французской героини. Завязалась научная дискуссия, явно грозившая перейти в обиду и ссору.

Троечник устало поморщился – он вообще перестал понимать, о чем спорят Настя с Данилой.

– Стоп, стоп, стоп! Не знаю, что там слышала ваша Жанна, но я точно мысленно говорил с Алексием! Это не было моей фантазией! Он сказал, что надо возвращаться в Москву. Мы там очень нужны. С этим вот перстнем, будь он неладен.

Сказал, как отрезал. Но в душе осталось тягостное сомнение в целесообразности возвращения в Москву…

Чтобы развеять осадок от смутных догадок и ясного предчувствия опасности, было решено прогуляться по городу. Ветер заметал легкий снег, обещая к ночи настоящую метель. Горожане торопились – кто спрятаться в дому от холода, кто в костел – католиков в Киеве достаточно. Наступало их Большое Белое Рождество.

Ноги сами привели ребят к Златоверхому Михайловскому монастырю, ярко сиявшему всеми куполами на фоне серенького уныло-зимнего неба.

В соборе толпились верующие пополам с туристами – обычная храмовая обстановка. Полюбовавшись на убранство, ребята вышли на крыльцо. Уже смеркалось.

На монастырском дворе вдруг началась какое-то брожение. Важные священнослужители рассаживались по машинам. Сопровождающие лица суетились.

– А что за шум? – поинтересовалась Настя.

– Наверное, патриарх Феофил выезжает поздравить католиков с Рождеством, – заметил многомудрый Данила.

– Да вот же он сам! Видите того осанистого седобородого епископа? – узнал Феофила Никита. Он видел архиерея-схизматика мельком в годы работы у Алексия, когда тот наезжал в Киев. Преданный Москвой анафеме за раскол, Феофил не смирился и продолжал служение на посту главы Украинской автокефалии. Надо сказать, официально пока так и не признанной ни одной поместной православной Церковью.