Владислав Жеребьёв - Я - обычный

— Я обычный, — улыбнулся я. — Самый обычный офисный клерк. Жив, потому что имею голову на плечах и чувство самосохранения. Люди, попавшиеся мне на пути в эту черную минуту, оказались удивительно правильными, за исключением разве что Марика, чью голову я прибью на стенке сортира, как только подвернется первая возможность. Вы снова бредите, профессор.

Синицын устало опустил свое грузное тело на стул.

— Что я с вами разговариваю, — кивнул он. — Чистота эксперимента вышла за всякие рамки разумного. Оставлять вас нужно было в лаборатории, и смотреть что из этого получится, вместо того чтобы отпускать на вольный выпас. Сейчас бы у нас был свой собственный Хомо-Супериор, всеми фибрами души радеющий за идею очищения земли от скверны, а на выходе получился упрямый козел, не верящий в свои способности. Полностью у вас, конечно, их нет, это было не возможно до последнего момента. Запустить мозг человека на все сто процентов, это вам не фунт изюма съесть. В твоем теле сейчас происходит особая химическая реакция, уникальная и опасная одновременно. Правильно подобранные ингредиенты заставят тебя, в не зависимости от твоего желания стать либо первым из лучших в этом мире, либо превратиться в овощ. Изменения в собственном самочувствии ты уже почувствовал, цветочки это, дальше будет еще более забавно, а что не веришь мне, так если бы была возможность, сравнили бы образцы ДНК. Спираль нынче расшифровывать могут, так что взяли бы образец крови, да сравнили с тем, что в архивах, в пробирках находится. Температура контейнеров помещенных в холодильники прекрасно их сохранила.

— Ну а тело, — почти сдался я. — Что с телом делать? Уровень физической подготовки…

— … целиком и полностью зависит от уровня развития человека. Тупо накачать мышцы может любой слабоумный, ярким примером тому являются уборщики, где тело поставили выше разума, а получили только отражение существующей реальности, точное, до невозможности и отражающее всю ущербность и порочность нашего строя. Тело — это лишь инструмент, в умелых руках оно может творить чудеса, не обладая какими либо уникальными свойствами, а дурак загробит лезвие или сломает бур. Умелые руки, — это твой мозг, а инструмент, соответственно, тело. К чему я это тебе толкую, — Синицын на секунду замолк, пристально взглянув на меня, распластанного на операционном столе. — Да к тому, что без осознания собственной уникальности ты не сможешь стать лучшим. Если раньше ты смог выжить, пользуясь только своими вымышленными способностями, мозг усиленно трудился подпольно, то теперь они должны открыться явно.

— Открыться? — Сморщился я. — Я стану Cупергероем? Смогу летать и видеть сквозь стены? — Вся моя прошедшая жизнь стремительно рушилась, падая осколками удивительной по красоте мозаики на камни и разбиваясь в мелкую крошку. Кто я был на самом деле? Кто были мои родители, или опекуны? Неужели все, что окружало меня до этого, было ложью от начала и до конца, и я лишь эксперимент, лакмусовая бумажка, на радость своих хозяев удачно меняющая цвет? Кто я, черт возьми, кто?

— Решимость заглянуть в ту часть мозга, которая была заблокирована многие сотни и тысячи лет, и несла скорее дублирующую, чем функциональную составляющую, вызов высшим силам. — Торжественно произнес профессор. — Почему она была отключена? Какие неведомые силы ограничили хомо-сапиенса? Неужели он сам решил отгородиться от внешнего мира, лишиться чего-то волшебного и уникального, на живую отрезав половину своего мозга, своего имени, своей сущности? Задумайся сам. Продолжительность жизни человека, в современных условиях крупного мегаполиса составляет максимум семьдесят лет. Отринем все это, возьмем чистый горный воздух, здоровую пищу и правильный образ жизни. Отыгрываем еще пятьдесят. Максимум сто пятьдесят лет отпущено человеку на существование. Почему, почему тогда, ответь ты мне, упрямец, внутренние органы человека могут функционировать дольше, чем их владелец? К примеру, возьмем самую важную составляющую, в поддержании жизнедеятельности живого существа, а именно сердце. Само по себе оно уникально не только тем, что является не только насосом, постоянно перекачивающим кровь по организму, но и своим ресурсом. В идеале триста лет, почти на сто процентов больше чем способен прожить даже самый правильный долгожитель! Я не знаю, что произойдет дальше. Может ты, — профессор хохотнул, — сможешь летать. Может быть, видеть сквозь стены, или откроешь в себе какие-то другие невероятные способности, но если все пройдет успешно, мы получим супер-человека в капельнице. Уникально! Грандиозно! Двести миллилитров разгонной жидкости и ты — сверхчеловек, на пороге своего персонального мира. Сильные мира всего, все спрятавшиеся в убежищах, под толстыми стенами из стали и камня, все они вознесут меня на пьедестал еще при жизни, и ноги будут целовать, лишь бы я позволил им сделать инъекцию своего чудодейственного химического раствора. Ты же особо не тешь себя надеждой на спасение, даже со всеми своими новыми способностями, о которых ты до сих пор лишь смутно можешь догадываться. Считай себя лабораторной мышью, не более. Да и потом, помни об ошейнике. Даже самого умного человека на земле легко погубить, путем избыточной кровопотери. Организм возможно и попытается задействовать способность регенерации живых клеток, которая у нормального человека тоже заблокирована, но попросту не успеет. На сегодня довольно, спи.

В руку мне воткнулась тонкая игла шприца.

Очнулся я от того, что кто-то отчаянно хлестал меня ладонями по щекам. Дернувшись, было, но вновь с разочарованием ощутив, что связан по рукам и ногам, я открыл глаза. То, что я увидел перед собой, отпечаталось в моей памяти на всю жизнь, и сцену эту я буду воспринимать с благоговением и трепетом, весь отпущенный мне на этой земле срок. Передо мной стоял мой единственный шанс на спасение, а именно Басурман, я почему-то был уверен, что это именно он, и Маликов, человек которого я уже мысленно похоронил.

— Вы-то тут откуда, — ахнул я, озираясь. — Как?

— Каком кверху, — отмахнулся инженер, перепиливая пластиковые жгутики на моих запястьях. Идти сможешь?

— Не уверен, — признался я. — Я так уже не менее суток распят, так что ног и рук не чувствую. Опасаться уже начал, как бы гематомы не вышло.

Со всей своей непосредственностью инженер беспечно потыкал кончиком ножа мне в лодыжку.

— И, правда, онемело. Ничего, сейчас расходишься.

— Не так все просто, — я попытался указать на ошейник с пневматическими шипами у себя на шее, но вышло несуразное дерганье, впрочем, мутант и Маликов и так все поняли.

— Еще один ошейник, — прищурился инженер, отстегивая кожаные ремни. — Интересно. Не такой, как на жрунах, прости, людях. — Денис виновато взглянул на мутанта, но тот лишь рыкнул, втягивая ноздрями воздух.