Энн Райс - Слуга праха

Он плюнул в меня, наклонился и принялся осыпать песком. Братья умоляли его сжалиться, но он в ответ лишь рассмеялся.

«Непременно заплатишь».

Я разозлился, буквально рассвирепел. От моего обычного добродушия не осталось и следа. Впервые в жизни я ощущал неизмеримый гнев, впоследствии, после смерти, ставший для меня привычным.

«Попроси Яхве прекратить песчаную бурю», — успел я сказать Еноху, прежде чем братья поспешно утащили меня прочь.

Преданные почитатели Еноха бросились к нему, окружили, подняли и унесли из сада, в то время как он, словно безумный, бился в их руках и продолжал что-то выкрикивать. Ветер начал ослабевать, и постепенно, пока мы бежали к дому, чтобы укрыться за стенами, все стихло.

Я чувствовал себя совершенно больным и разбитым, и братья поддерживали меня всю дорогу до дома. А когда мы наконец оказались перед своими воротами…

Первыми мы увидели еще двух провидцев, которые, впрочем, вели себя более спокойно, чем Енох. Они лишь повторили нам слова Иеремии, дошедшие из Египта. А рядом с ними стояла старуха, которую все боялись и презирали, поскольку она слыла некроманткой. Как известно, Аэндорская волшебница ради царя Саула вызвала Самуила из царства мертвых, однако простым смертным заниматься некромантией строго запрещалось.

Женщину эту звали Асенат, она была нашей соплеменницей, и, несмотря ни на что, к ней нередко обращались за помощью.

Нельзя сказать, что мы обрадовались, увидев ее возле ворот, но она была знакома с моей матерью, помнила бабушек и дедушек и не принадлежала к числу наших врагов. Просто Асенат пользовалась не слишком хорошей репутацией еще и потому, что умела готовить как смертельный яд, если требовалось лишить кого-то жизни, так и приворотное зелье, способное пробудить в сердце пылкую любовь.

Вечно спутанные волосы Асенат были совершенно белыми, голубые глаза с возрастом не потускнели, а, напротив, сделались необыкновенно яркими, и на изможденном вытянутом лице навсегда застыло странное торжествующее выражение. Ее шелковый, ярко-алого цвета наряд выглядел вызывающе — так одевались египетские блудницы. Она опиралась на почти такой же, как у прорицателя, искривленный посох со змеиной головой на конце.

«Азриэль, — обратилась она, — ты должен прийти ко мне. Или впустить меня в свое жилище».

Собравшиеся во дворе домочадцы подняли невообразимый шум и с криками набросились на Асенат, требуя, чтобы старая колдунья немедленно убралась прочь. Мои братья тоже велели ей уйти.

Но тут, к моему неизмеримому удивлению, вперед выступил отец.

«Войди в мой дом, Асенат, — сказал он. — Добро пожаловать».

Потом меня уложили на кровать и буквально засыпали вопросами. Братья недоумевали, каким образом я оказался замешанным в столь недостойную историю, как мог я поверить, что передо мной Мардук, в то время как совершенно очевидно, что это был демон, и почему я не рассказал им, что разговаривал с другими богами.

Сестры пытались меня защитить и просили оставить в покое, а в какой-то момент мне даже показалось, что я вижу рядом с собой призрак матери. Впрочем, возможно, это был лишь сон.

Все мой дядюшки вместе со старейшинами расположились в длинных комнатах мастерской, тянувшихся по обе стороны двора примерно на половину его длины. Как я уже говорил, эти помещения были достаточно просторными. Однако отца я нигде не видел, и оставалось только гадать, куда он делся.

Наконец он послал за мной. Братья помогли мне подняться, поставили на ноги и куда-то повели. Увидев дверь, к которой мы направлялись, я ощутил беспокойство. За ней находилось маленькое помещение, прихожая перед входом в покои предков — место, где в прежние времена ассирийцы и аккадцы хоронили умерших. В этой небольшой комнате язычники поклонялись своим духам, и мы не посмели уничтожить изображения жрецов, жриц и множества других людей, украшавшие стены. Возможно, из суеверия, ведь здесь, под полом, был погребен их прах.

В комнате стояло три простых стула: кусок кожи и скрещенные раскрашенные ножки. Ты представляешь, как они выглядели. Тем не менее это были наши самые лучшие стулья. Ярко горело три напольных светильника на оливковом масле. В целом картина производила весьма сильное, хотя и пугающее впечатление.

Когда я вошел, сидевшие рядом Асенат и отец о чем-то шептались, но, увидев меня, замолчали. Я опустился на свободный стул. Братья поспешно покинули комнату, и мы втроем остались в окружении нарисованных на стенах ассирийцев, освещенных мерцающим сиянием ламп. Духота казалась невыносимой. Я зажмурился, потом снова открыл глаза, изо всех сил стараясь разглядеть мертвых, как тогда, когда рядом был Мардук. И на мгновение мне это удалось. Перед моими глазами замелькали призраки, они бессвязно бормотали и куда-то указывали. Тогда я тряхнул головой и велел им убираться.

Асенат рассмеялась. Голос и смех старой колдуньи звучали на удивление молодо.

«Это от Мардука ты научился вести себя столь величественно?» — спросила она.

Я промолчал.

«Вот как? Боишься признаться отцу в преданности своему богу? Это меня не удивляет. Ты воображаешь себя первым евреем, поклоняющимся вавилонским богам? Да на холмах Иерусалима полно алтарей, перед которыми евреи молятся языческим идолам!»

«Ну и что ты хочешь, старуха? — спросил я, удивляясь собственному гневу и нетерпению. — Ближе к делу. О чем ты хотела со мной поговорить?»

«С тобой? Ни о чем. Я уже все сказала твоему отцу. Ты сам делаешь выбор. Да, сам. Вот уже десять лет не проводятся праздничные шествия, и много больше прошло с тех пор, как во время празднеств случалось настоящее чудо. Старые жрецы, конечно, помнят, как его совершать, но им известно далеко не все. И вот за это, за то, что есть у меня… — С этими словами она достала из складок одежды объемистый сверток. — Вот за это они готовы отдать все, что угодно. И отдадут».

Она держала в руках глиняный футляр. Было очевидно, что его никогда не вскрывали, а значит, к хранившейся внутри табличке, созданной шумерами в далекой древности, никто не прикасался.

«Какое отношение это имеет ко мне? — спросил я. — Какое мне дело до праздничного чуда?»

Отец знаком велел мне помолчать.

Асенат отдала отцу футляр вместе с вложенной внутрь табличкой.

«Спрячь его здесь, рядом с прахом ассирийцев, — сказала она и рассмеялась. — И помни мои слова: за него отдадут Иерусалим. Сделай, как я велю. Они уже послали за мной, потому что без меня не могут даже отлить золото. Я помогу им. Но когда они потребуют табличку… Здесь она будет в безопасности».

«Где ты взяла эту бесценную табличку, Асенат? Кто дал ее тебе?» — ехидно поинтересовался я.

Происходящее тревожило меня все больше и больше. Никогда прежде я не видел отца таким серьезным. Все это мне очень не нравилось.