Энн Райс - Слуга праха

«Я прощаю тебя», — сказал я.

«Помни свои слова, Азриэль, — произнес он. — Помни их в часы страданий и боли… Прости меня… Прошу не ради себя, поверь, но ради тебя самого».

В дверь постучали. Это были жрецы из дворца.

Мы поспешно отерли слезы и вышли во внутренний двор.

Я увидел Ремата. Да, это был именно он. Стоило бросить на него мимолетный взгляд, и я тут же вспомнил этого человека. Отец не ошибся: мы встречались, хотя разговаривали мало. Ремат обычно слонялся без дела возле дворца или храма, вечно всем недовольный. Он ненавидел Набонида за то, что тот не обеспечивал храм Мардука всем необходимым. Впрочем, он, похоже, ненавидел весь мир. Но я знал, что молодой человек весьма толков, сообразителен и энергичен.

Ремат смотрел на нас внимательно, изучающе. На его бледном, с глубоко посаженными глазами и длинным, тонким носом лице, обрамленном копной густых черных волос, застыло презрительное выражение. Великолепно сшитое жреческое одеяние скрывало фигуру, видны были только украшенные драгоценными камнями сандалии.

«Асенат дала тебе его?» — спросил он, приблизившись к отцу.

«Да, — ответил отец. — Но это не значит, что я доверю его тебе».

«И совершишь большую глупость, отказавшись. Ибо что хорошего, если сын твой отправится под землю?»

«Не тебе учить меня, язычник, — парировал отец. — Пошли. Пора продолжить начатое».

В прихожей толпились, ожидая, другие жрецы.

Наконец мы вышли на улицу, где я увидел богато украшенные паланкины, приготовленные для нас с отцом — каждому персонально. В них мы и отправились во дворец. Я откинулся на спину и погрузился в размышления, пытаясь понять, что же все-таки происходит.

«Мардук, — шепотом позвал я, — ты придешь мне на помощь?»

«Не знаю, что сказать тебе, Азриэль, — услышал я в ответ. — Не знаю! Мне известно, что должно произойти. И я знаю только, что, когда все так или иначе закончится, я по-прежнему останусь здесь и буду блуждать по улицам Вавилона в поисках глаз, способных меня увидеть, а также молитв и воскурений, способных меня пробудить. Но где будешь ты, Азриэль?»

«Они собираются убить меня. Но почему?»

«Они объяснят тебе. Ты все увидишь и узнаешь. С уверенностью могу сказать только одно: если ты откажешься, они убьют тебя. И скорее всего, убьют твоего отца, ибо он посвящен в замысел».

«Понимаю. Мне следовало догадаться. Им нужно мое содействие, и если я откажусь участвовать в заговоре, то сильно пожалею».

Мардук молчал, но я явственно ощущал его дыхание и знал, что бог по-прежнему рядом. Он не был материальным, но это не имело значения, ибо во тьме паланкина с наглухо задернутыми занавесками, плывущего на плечах носильщиков по пустынным улицам Вавилона, мы были как никогда близки друг другу.

«Мардук, ты поможешь мне выбраться из этой истории?» — спросил я.

«С того момента, когда ваш пророк выплеснул на меня поток грязи и лжи, я долго размышлял и задавал себе один и тот же вопрос: „Мардук, что ты можешь сделать?“ Но пойми, Азриэль, без твоей помощи, без твоей силы я не в состоянии сотворить то, что хочется. Я не способен исполнить желаемое. Мне остается лишь быть золотым богом на троне. Или статуей, которую везут во время процессии. Иными словами, тем, чем они уже владеют. Но если мне суждено убежать с тобой… Если нам удастся скрыться от них, куда мы отправимся?»

Тут в моем паланкине послышались странные звуки: Мардук плакал.

«Нет, Азриэль, — вновь заговорил он, — откажись! Отвергни их грязный замысел! Отрекись! Не соглашайся ни на благо Израиля, ни во имя Авраама, ни во славу Яхве! Откажись!»

«И умри», — добавил я.

Он промолчал.

«Я же умру?»

«Есть другой выход».

«Ты имеешь в виду Асенат и ее табличку?»

«Да, но это ужасно, Азриэль. Поистине ужасно. Я не уверен, что это правильный выход. Табличка очень древняя, ей больше лет, чем мне, она старше Мардука, старше Вавилона. Она пришла к нам из Урука. А быть может, откуда-то еще, из глубокой древности. Что мне сказать? Прислушайся к голосу разума. Испытай свою судьбу».

«Мардук, не покидай меня, — взмолился я. — Пожалуйста…»

«Не покину, Азриэль. Ты самый дорогой моему сердцу друг, какого я когда-либо встречал. Я не оставлю тебя. Если будет нужда, сделай меня видимым, позволь явиться и устрашить их. Сделай так — и я постараюсь помочь. Нет, я не покину тебя, ведь я твой бог, твой личный бог, я буду рядом с тобой».

Наконец мы добрались до дворца, куда нас внесли через тайные ворота. Покинув паланкины, мы поднялись по огромной лестнице из золота и глазурованного кирпича и прошли через несколько больших помещений, разделенных великолепными занавесями. Следуя за жрецами, мы с отцом не проронили ни слова. Миновав царские покои, где Валтасар ежедневно выслушивал спорящих и якобы вершил правосудие, а придворные мудрецы сообщали правителю то, что сказали звезды, мы оказались в небольшой, но богато украшенной комнате, которую я видел впервые.

Я заметил, что на дверях недавно сломана древняя печать. Однако слуги явно успели побывать здесь — об этом свидетельствовала царившая везде роскошь: прекрасные ковры, тонкие занавески, ярко горевшие лампы, свисавшие с балок, душистый аромат лампового масла, наполнявший воздух.

За столом в центре помещения сидели какие-то люди, а позади них стояли двое моих дядюшек, в том числе тот, который ничего не слышал, а также плененные израильские старейшины, Асенат и пророк Енох.

Слуги поспешно отодвинули золотые стулья, нас подвели ближе и поставили напротив тех, кто располагался за столом, но взглянуть на них я осмелился лишь спустя какое-то время.

Я увидел нашего жалкого регента Валтасара, испуганного и, похоже, совсем отупевшего от пьянства, бормотавшего себе под нос что-то невразумительное — кажется, о Мардуке, а рядом с ним… Да, это был он, Набонид, старый Набонид, наш истинный царь, отсутствовавший в Вавилоне половину моей жизни. Наш истинный царь явился в полном облачении, хотя и сидел не на троне, а за обыкновенным столом. Он обратил на меня взгляд водянистых, казавшихся мертвыми и пустыми глаз…

«Хорошенький, да, очень миленький, — слабо улыбнувшись, произнес царь. — Ваш избранник действительно красив… красив, как бог».

«Достаточно красив, чтобы быть богом», — услышал я чей-то голос и только теперь увидел его обладателя.

Этот человек сидел прямо передо мной — утонченный, статный мужчина, ростом выше остальных, куда изящнее сложенный в сравнении с любым из нас, с черными вьющимися волосами, аккуратными усами и бородой, подстриженными, однако, короче, чем у окружающих.

Перс! И те, кто сидел рядом, тоже были персами. Все в персидских нарядах, очень похожих на наши, но ярко-голубого цвета, украшенных золотым шитьем и драгоценными камнями. Кубки, стоявшие перед ними, были взяты из нашего храма.