Энн Райс - Слуга праха

Грегори присел на бархатную подушечку. Я не сразу понял, что он запыхался, поскольку сам не чувствовал ничего подобного.

Меня вновь бросило в жар, на коже выступил пот, хотя и не слишком обильно. Конечно, отчасти мои слова были блефом.

Я не хотел вновь проваливаться в пучину тьмы и небытия. Даже мысль об этом казалась неприемлемой. Душа! Неужели я действительно способен обрести душу?

Однако я не желаю служить ему. А этот его план? Хотел бы я знать, в чем он заключается. И как, интересно, он намерен завладеть миром, в котором не прекращаются войны? Или он имел в виду мир духовный?

Из коридора донеслись голоса, среди которых я с легкостью выделил голос матери Эстер. Однако Грегори их словно и не слышал. Его никто не интересовал. Все его внимание было сосредоточено на мне, он смотрел на меня с восхищением и обдумывал мои слова.

Его распирало от любопытства, а то, что произошло в комнате, заставляло буквально светиться от восторга.

«Ты знаешь, какой это соблазн для меня, — сказал я. — Как нравится мне любоваться мрамором и ковром, чувствовать легкий ветерок из окна. Это великий соблазн — ощущать себя живым».

«Да, — кивнул Грегори. — И кроме всего прочего, рядом с тобой я, любящий, понимающий, соблазняющий».

«Вот именно, соблазняющий, — подтвердил я. — Мне кажется, в прошлом сама жизнь заставляла меня служить злу и людям, его вершившим. Сама жизнь и моя собственная плоть сбивали меня с пути истинного. И когда открываются врата рая, мне запрещено в них входить. Моим повелителям это было дозволено. Их прекрасным дочерям это было дозволено. И конечно, это было дозволено Эстер. Но мне — нет».

Грегори вздохнул.

«Ты видел райские врата?» — невозмутимо поинтересовался он.

«Так же отчетливо, как ты видишь явившегося к тебе духа», — ответил я.

«Я тоже, — признался он. — Я видел врата рая. И видел рай на земле. Оставайся со мной, пожалуйста, и клянусь, когда откроются врата, я возьму тебя с собой. Ты будешь достоин переступить порог рая».

Голоса в коридоре зазвучали громче, но я в тот момент смотрел только на Грегори, обдумывая его слова. А он выглядел таким же твердым, решительным, бесстрашным и одновременно дружелюбным, как и до нашей драки.

Голоса тем временем стали слишком громкими. Женщина явно сердилась, другие увещевали ее, но говорили с ней как с душевнобольной. Все это доносилось словно издалека. А за окнами стояла глубокая ночь, и темноту разрывало лишь сияние нью-йоркских огней, таких ярких, что небо окрасилось, как перед рассветом, хотя до утра было еще далеко. Легкий бриз нес прохладу.

Я вновь посмотрел на шкатулку и едва не заплакал. Итак, я в плену у него, у всего мира — во всяком случае, до тех пор, пока буду мириться с этим.

Грегори направился ко мне. Я повернулся и ждал, когда он подойдет ближе. Мы оба успокоились, и между нами внезапно возникло теплое, почти нежное чувство. Я заглянул ему в глаза и явственно разглядел черные кружки зрачков.

«Интересно, — подумал я, — что он видит в моих глазах? Только черноту?»

«Ты хочешь сохранить тело, — заговорил он. — Тело и силу. Ты должен был их получить. Тебе предначертано стать моим. Но я уважаю тебя и буду уважать отныне и навсегда. Ты не слуга мне. Ты — Азриэль».

Он похлопал меня сначала по руке, потом по щеке и поцеловал — горячо и нежно. Мгновенно повернувшись, я прижался губами к его рту и тут же отстранился. Пылающее от восторга лицо Грегори выражало искреннюю любовь ко мне. Не знаю, чувствовал ли я то же самое.

За дверью послышался громкий шум.

Грегори жестом попросил меня подождать и направился к двери, но тут она распахнулась, и на пороге возникла женщина. Это была мать Эстер. Я сразу же узнал ее черные с проседью волосы, хотя прежде видел ее закутанной в красный шелк.

Она явно плохо себя чувствовала, однако была аккуратно причесана и строго одета. Бледная, с капельками пота на лице, она вошла в комнату с тяжелой сумкой.

«Помоги мне!» — крикнула она.

Я не сразу понял, что слова обращены ко мне. Однако она стояла спиной к Грегори и смотрела именно на меня.

«Да, ты, ты, помоги мне!» — повторила она.

На женщине был серый шерстяной костюм. Шелковый шарф закрывал шею. Изящные ремешки туфель на высоком каблуке охватывали тонкие лодыжки с проступавшими под кожей голубыми венами. От нее исходил густой аромат дорогих духов и еще каких-то веществ, мне незнакомых. Но помимо прочего, я отчетливо ощущал запах разложения и скорой смерти, которая раскинула щупальца по всему ее телу, опутала сердце и мозг, намереваясь в ближайшем времени погрузить женщину в вечный сон. Она схватила меня за руку. Прикосновение теплой, влажной ладони показалось очень соблазнительным. Женщина вновь обратилась ко мне:

«Помоги мне вырваться отсюда!»

Грегори прикусил губу.

«Рашель! — негромко произнес он. — Это лекарства так действуют на тебя. — И добавил жестче: — Вернись в постель».

В комнату вошли сиделки в белом и испуганные мальчики в коротких, наглухо застегнутых форменных курточках. Со страхом поглядывая на хозяйку, они столпились у двери и следили за каждым жестом Грегори в ожидании приказаний.

Женщина схватила меня за руку.

«Пожалуйста, — умоляла она, — помоги мне выбраться отсюда, проводи до лифта и потом на улицу. — Она старалась говорить как можно спокойнее и убедительнее, однако голос срывался, в нем звучали униженные нотки. — Помоги мне! Я заплачу, не сомневайся. Мне надо уйти, я не хочу умирать здесь. Я не пленница. Я не хочу умирать здесь! Неужели у меня нет права умереть там, где я хочу?»

«Уберите ее! — в ярости приказал Грегори столпившимся слугам. — Быстро! Выведите ее отсюда, только аккуратно!»

«Миссис Белкин!» — окликнула хозяйку одна из сиделок, а мальчики тем временем окружили больную плотной толпой.

Четверо из них осторожно, стараясь не причинить боли, подхватили ее под руки.

«Нет! — закричала она и вновь повернулась ко мне: — Ты должен мне помочь! Мне все равно, кто ты! Он убивает меня! Он травит меня ядом! Хочет отправить на тот свет раньше времени! Останови его! Помоги!»

Сиделки забормотали что-то, льстиво и неискренне, и повели женщину к двери.

«Она больна, — расстроенно пояснила одна из сиделок. — Ее накачали лекарствами, и бедняжка сама не знает, что творит…»

«Творит… творит…» — хором вторили остальные.

Возникла суматоха: мальчики и Грегори говорили что-то одновременно, Рашель Белкин кричала, сиделки громко увещевали ее…

Я бросился к Рашели и оттолкнул одну из сиделок, да так сильно, что та упала на пол. Все замерли, и только Рашель обеими руками схватила меня за голову, как будто заставляя посмотреть на нее.

Женщину трясло как в лихорадке. Приглядевшись, я определил, что она не старше Грегори — лет пятьдесят пять, не больше. Несмотря на обстоятельства, она была элегантна и уверена в себе.