Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

– Блин! – сказал конструктор с горечью, – блин, ну кретиническая же ситуация, мадам. Детский сад, ей-богу. Что во мне ценного? Имя с фамилией? Что ценного в этой поганой книжонке? Редкая разновидность плесени?

– Представления не имею, – равнодушно сказала дама.

– Так уж и не имеете?

– Ну, хорошо, имею. Однако вам сообщать не уполномочена. Зато если привезу вас – и обязательно с книжонкой! – куда приказано, с меня спишут обвинения в очень серьёзном проступке. В преступлении. Считаю, причина более чем достаточная.

Николай кивнул.

– О да! А если не привезёте?

Женщина выразительно провела стволом револьвера по горлу. Коперник нервно облизнулся.

– Вы серьёзно? Тогда конечно, лучше выполнить это ваше странное задание. – Он на минуту задумался. – Ну а что ждёт меня?

– Лучше вам этого не знать, Николай, – бесстрастно ответила она. – Полагаю, лучше вам этого не знать.

Коперник длинно, путано и с яростью выматерился.

Лодку покачивало, вода журчала, температура воздуха держалась вполне комфортная, и вскоре Николай начал мучительно зевать и клевать носом. Чешуйчатой его спутнице чары Морфея были абсолютно нипочём, однако, в конце концов, она распорядилась пристать к берегу. Видимо из жалости. А может, просто побоялась, что ценный пленник вывалится спросонья за борт, и тогда прости-прощай амнистия.

Коперник по собственной инициативе втащил плавсредство на бережок, удалился на десяток шагов от воды, лёг, засунув клятое сочинение В.В. Хлопьева под голову, и свернулся калачиком.

Снилась ему колоссальная архаическая машина из клепаного сизого металла, с обилием рычагов, шестерён, подвижных дисков и окошечек закопченного стекла. Она не то закапывалась в мокрый красный песок, не то наоборот – выбиралась наружу. Во время работы вместо шума и лязга конструкция издавала нежные звуки, складывающиеся в незнакомую музыку. Было в этой музыке что-то тревожное, зовущее, сулящее расставание с тем, чего у Николая никогда не было и, наверное, никогда уже не будет.

Проснулся он оттого, что его пребольно саданули под бок, – кажется ногой. Было ещё очень рано, часов пять. С реки наползали клубы плотного тумана, трава, проросшая сквозь прибрежную гальку, была усеяна росой – как и шерстинки накинутой на Коперника лохматой шинели с собачьим воротником. На этом буколическая благость утра завершалась. Возле конструктора стояло трое отвратительных субъектов: тощие длинные мужики в нелепых одеяниях наподобие рванины. Впрочем, Николай почти сразу понял: то были не честные лохмотья бродяг, а старательно скроенная и аккуратно сшитая из дорогой серо-стальной мануфактуры одежда. Возможно даже, какая-нибудь униформа: у лже-оборванцев на плечах располагались эполеты. Совсем как у владелицы револьвера «Фанданго». Только не золотые со звёздами и бахромой, а простенькие, голубенькие. Головы у мужчин были неестественно огромными, сплошь заросшими диким курчавым волосом. Отличить их друг от друга не представлялось ни малейшей возможности – одинаковые, точно близнецы.

«Час от часу не легче, – подумал Николай. – Количество желающих взять меня под опеку увеличивается прямо-таки стремительно. Интересно, куда подевалась моя пленительница-телохранительница?»

– Вставай, – отрывисто приказал один из мужиков, и снова пнул Николая в бок. Ботиночки у него были крохотные, будто детские, однако с заострёнными и окованными металлом носками. Николай охнул и начал вставать.

В этот момент она и появилась. Коперник не слышал, как она подошла – или подплыла, потому что нагое тело её было влажным, – да и лохматые мужики, кажется, не слышали тоже. Тут она, видимо, позвала их, издав череду звуков вроде модулированного свиста или шипения.

Те все враз оборотились.

Спутница Коперника снова просвистела какую-то фразу и – присела. Строго говоря, даже не присела, а изменила позу. Примерно такие положения принимают индийские танцовщицы: ноги широко расставлены, ступни вывернуты наружу, руки размещены самым невероятным способом… Копернику вспомнилось, что в индийском танце эти па что-то символизируют, связанное с покорностью женщины, что ли? Во всяком случае, то, что символизировала поза его спутницы, было понятно даже Николаю. А мужикам в лохмотьях и подавно. Они мигом забыли о конструкторе и двинулись к ней, плотоядно урча и сбрасывая на ходу одежонку. Дама спокойно ждала.

Коперник взял шинель, книжку, забрался в лодку и лёг там ничком, прямиком на подсохшую рыбу. Потом обмотал шинелью голову и закрыл глаза.

От звуков, доносившихся с берега, его подташнивало.

Наконец всё стихло, а через минуту раскатисто громыхнул «Фанданго». Трижды и – после небольшой паузы – ещё раз. Николай не двигался. Мимо лодки прошелестели лёгкие шаги. Плеснулась вода. Коперник понял, что женщина мылась. Он стал ждать.

Потом с него сдёрнули шинель.

– Нужно плыть, – сказала дама без всякого выражения.

У неё действительно была превосходная по любым меркам фигура и полупрозрачная розоватая чешуя по всей коже, от ключиц и ниже. Там, где у земной женщины… впрочем, туда Николай старался не смотреть.

Портупею с вложенным в кобуру револьвером она держала в руке, а папаха была никакая не папаха. Так у неё росли, оказывается, волосы. Курчавые, очень густые, совсем как у покойных – да, теперь уже покойных – оборванцев. Только не кудлатые, а нежные, наподобие каракуля.

– Нужно плыть, – сухо повторила она и стала одеваться.

Глаза у неё, между прочим, оказались обычные. Ну, не то чтобы совсем обычные, потому что настоящая красота редкая штука. Красивые карие глаза с длинными ресницами. На ресницах висели капельки. Вряд ли эта железная дама плакала. Наверное, просто остались брызги после купания.

– Можешь называть меня Тэссой, – добавила она, полностью одевшись, наглухо застегнувшись и натуго затянув портупею.

Николай грёб молча, уже извещённый, что цель движения – Овечий камень. Здоровенная мрачная скала на берегу реки, про которую в этих краях рассказывали множество пугающих историй на любой вкус. Детям – о бродящих там кровожадных волках, подросткам – о «беглых тюремщиках», прячущихся в тайной пещере. Женщинам – о насильниках, а мужикам о русалках. Коперник всегда, вслед за своими просвещёнными родителями, считал эти старушечьи байки форменной ерундой.

Видимо, напрасно.

Где-то под Овечьим камнем находилась «кроличья нора», из которой нагрянули по душу Николая все эти чешуйчатые братцы-кролики, и в которую предстояло вскоре лезть ему самому. Или – если он откажется спускаться добровольно – быть сброшенным в виде трупа. Оказывается, часов семьдесят-восемьдесят после смерти его тело, приготовленное специальным образом, вполне способно заменять живого Николая Коперника.