Эрик Хелм - Уцелевший

— Ах ты!.. — задохнулся от возмущения седовласый воин. — Ах ты гаденыш поганый! И ведь знаешь, подлец, что руки о вашу братию марать зазорно!

— Замарай, окажи милость! — хладнокровно сказал менестрель.

— Сам, крысенок, напросился! — проскрежетал рыцарь. Одним неуловимо проворным движением он выскользнул из-за стола, обнажив меч ранее, чем успел устойчиво утвердиться посреди зала.

Это оказалось ошибкой.

Менестрель мгновенно вскочил, шагнул навстречу закаленному в кровопролитии забияке, сделал короткое обманное движение, ухватил неприятельскую кисть, рванул на себя, развернулся, двинул рыцаря локтем по уху.

Седоусый отлетел на несколько футов и не упал только благодаря чьей-то вовремя подставленной ладони.

— Крыса! — прошипел он, выпрямляясь. — Ну, крыса поганая...

— Кусучее животное, доложу я вам, — лениво протянул бродяга. — Оклемались, ваша неустрашимость?

Удар, нацеленный в голову, послужил исчерпывающим ответом.

— Вот и славно, — мурлыкнул увернувшийся менестрель. — А теперь, ваша доблесть, не обессудьте...

* * *

Цыганка возникла тихо и нежданно, точно выступила прямо из воздуха. Мгновение назад рядом не было никого, только изредка всхрапывали задремавшие лошади.

Родриго очутился на ногах еще раньше, чем Эрна вскрикнула и непроизвольно закрылась ладонями.

— Здравствуй, красавчик! — раздался неприятный, надтреснутый старческий голос. — И ты, красотка, здравствуй. Дайте бабушке Мизке на ручку, слово скажу — верное, да нужное.

Скрюченная в три погибели, облаченная невообразимыми лохмотьями ведьма стояла, тяжко наваливаясь на корявую клюку. Морщинистое, темное лицо смахивало на большой грецкий орех, два черных, пылавших, точно раскаленные угли, глаза так и шныряли от Родриго к Эрне, тонкие поджатые губы слегка растягивались в ухмылке.

Испанец, немного растерявшись, пошарил в кармане валявшейся поблизости куртки, вынул маленький кошелек, протянул незваной гостье серебряную монетку.

— Посеребрил ручку, красавчик, посеребрил, драгоценный! Спасибо, сладкий, спасибо пригожий, да только не серебри ее, не золоти. Я на ручку прошу пустяк никчемный, тебе он безо всякой ценности либо нужды, а старой Мизке ой как пригодится!

Родриго недоуменно свел брови.

— Пустячок этот у тебя в седельной суме, — в левой, аккурат на донышке.

— А почему, старуха, ни лист не зашуршал, ни сучок не хрустнул, покуда ты приближалась? — с расстановкой осведомился опомнившийся и тотчас насторожившийся испанец.

— Мы, цыгане, умеем ходить неслышно, точно тени, красавчик, — хихикнула пришелица.

— А отчего это лошади глазом диким на тебя косятся, да все в сторонку норовят? — спросил Родриго.

— Глупые вам животины достались, красавчик, вот и норовят куда подальше от старой Мизки! Дай же пустяк никчемный, дай!

— Гони ее! — приподнялась Эрна. — Гони вон! — завизжала она, вскакивая и проворно закрываясь притиснутым к груди платьем. — Ради всего святого, ради Бога Самого, гони!

Баронессу объял невыразимый, холодный ужас. От цыганки исходило нечто неописуемо зловещее. Струи ледяного воздуха ползли по маленькой прогалине. Родриго не чувствовал их, будучи достаточно закален и вполне безразличен к нежданным обжигающим дуновениям — не то, что нежная, избалованная Эрна.

— Угомонись, красавица, — пробормотала цыганка.

— Убирайся, убирайся, убирайся!!!

* * *

Рыцарь замахнулся вновь, но менестрель опять подскочил вплотную, остановил запястье противника скрещенными руками, захватил, сделал три-четыре движения, похожих на фигуру непонятного танца — и забияка грохнулся на пол, уже обезоруженный. Бродяга поднял меч и швырнул в дальний угол.

— Угомонись, — молвил он почти дружелюбно. — Тебе со мною не справиться.

Поднявшись, витязь ошеломленно посмотрел на певца и ухватил за ножку тяжеленный дубовый табурет.

— Прекратить! — зарычал возникший в дверях Конрад фон Валленштедт. Из-за его спины выглядывала побледневшая Эрна.

Дерущиеся замерли. Все лица обратились к хозяину замка.

— Под моим кровом кабацкого смертоубийства не будет, — процедил Конрад. — Меч в ножны, сию минуту!

— Хорошенькое гостеприимство, — с горечью ответил седоусый. — Всякая безродная сволочь колотит опоясанного рыцаря, а вы, господин граф...

— Тебя же, негодяй, выгонят из этого замка плетьми, — сказал фон Валленштедт, поворачиваясь к менестрелю. — И скажи спасибо, что не вздернут, как надлежало бы.

— И не вздернут, и не выгонят! — вызывающе провозгласила Эрна.

— Молчать! — загремел Конрад. — Не суйся не в свои дела! Поганый простолюдин заносит руку на благородного гостя — мало того, опускает ее! — и я должен терпеть подобное?

— С вашего разрешения, — улыбнулся менестрель, — поганый граф. Я стараюсь путешествовать инкогнито, но ежели обстоятельства заставляют... Раймбаут дез Эркольт, к вашим услугам.

Забияка остолбенел. Конрад опешил. Имя дез Эркольта, знаменитого провансальского стихослагателя и бойца, было известно далеко за пределами крохотной области, откуда тот был родом.

Эрна смотрела на менестреля во все глаза.

— Вы сами вызвали меня на ссору, — вежливо поклонился дез Эркольт, обращаясь к седоусому. — Но, поскольку нынешнее мое обличье способно ввести в заблуждение и более... проницательного человека, сударь, будем считать, что просто свой, так сказать, своя не познаша... Выпьем за восстановленный мир и позабудем столь нелепую и никчемную размолвку.

— Я требую удовлетворения с мечами в руках, — упрямо возразил рыцарь.

Конрад открыто рассмеялся:

— Глубокоуважаемый Хорст, образумьтесь! Вы уже нападали на графа, который орудовал голыми руками. Теперь угодно вооружить кавалера дез Эркольта хорошим клинком? Оставьте, угомонитесь! Повторяю, смертоубийства под этим кровом не допускается.

Приблизившись к провансальцу, Эрна застенчиво посмотрела в смеющиеся голубые глаза, вспыхнула и сказала:

— Я думаю... теперь думаю... вы уцелели бы даже в схватке с драконом! Или злым волшебником...

— Преувеличиваете, сударыня, — мягко отвечал дез Эркольт. — Но послушайте, ведь как-никак, я всего лишь бродячий певец. А лютня уже отогрелась...

* * *

— Убирайся, — поддержал молодую женщину Родриго. — И поскорее.

Эрна заметила, что испанец бледен, хотя разговаривает спокойно. Даже слишком спокойно.

— Дай пустяковинку, дай! — продолжала клянчить старая карга.

Родриго наклонился и вынул из ножен меч.

— Пошла вон! — зашипел он со внезапной яростью в голосе.

— Ладно, ладно, красавчик. Монетку-то все равно подарил, никуда не денетесь, голубки. Дай, смеркнется чуток...

Лезвие вознеслось. Цыганка неожиданно громко захохотала, ударила оземь клюкой и растаяла в воздухе.