Лиля Калаус - Фонд последней надежды

«Номинация „Крупная проза“», — прочла Ася.

Что?! Фамилия «Севостьянов» шла первым номером.

— Господи! — проникновенно сказала она. — Есть же ты на свете! Спасибо тебе, Господи!

«…Рассказываю в подробностях о трагических событиях прошлого вечера. Когда я уже совершил свой моцион и приготовился ко сну, решив опробовать новые беруши, отвратительный шум перестрелки из какого-то дешёвого боевика, коим наслаждался мой сосед, перекрыли болезненные стоны и душераздирающее мычание… Тяжёлое предчувствие сжало мне сердце. Я вскочил, набросил халат и вышел. На мой стук дверь четвёртого нумера открылась не сразу. А когда открылась, моему взору предстал расхристанный сосед с нелепо торчащими седыми волосами и налитыми кровью глазами. Он одним движением втащил меня внутрь.

У американца царил холостяцкий беспорядок: разобранная кровать, сигарета, дымящаяся в пепельнице, полной окурков, бубнящий телевизор и початая бутылка водки под столиком… Американец указал мне на кресло (я сел) и отрывисто заговорил. Он извинялся за доставленное беспокойство, сказал, что постарается больше не шуметь. Якобы ему приснился — или снился уже несколько раз? — безобразный кошмар, связанный то ли с его матерью, то ли с какой-то Люси или, может быть, с другой мёртвой женщиной — тут он совсем запутался и замолчал, бессмысленно пялясь в угол. Внезапно больно сжал мою руку… Обернувшись, я не увидел ничего, кроме безвкусных обоев в ландышах. Тогда американец трясущимся пальцем указал вверх. Задрав голову, я обозрел потолок… И тут холод снова окатил моё сердце: сквозь побелку отчётливо, на глазах, начали проявляться какие-то пятна… Чёрные пятна… Мне на плечо что-то капнуло… И ещё… Я машинально дотронулся до халата… Кровь! Густая венозная кровь!

С соседом моим творилось что-то невообразимое! Ломая свои могучие волосатые руки, этот большой и сильный мужчина залился слезами и в панике заметался по нумеру, опрокидывая стулья, запинаясь о раскрытый чемодан с ворохом вещей… Капли зачастили, кровавым дождём пятная постельное бельё, наши с ним лица, руки, одежду… Не в силах вынести этот ужас, я выскочил из номера и ринулся на первый этаж, к ресепшен. Должно быть, мой вид и бессвязные речи возымели немедленное действие: вместе с дежурным мы примчались в нумер менее чем за минуту… И увидели страшную картину: несчастный американец навзничь лежал на полу разгромленной комнаты, уставясь выпученными глазами на злосчастный потолок, совершенно, к слову сказать, чистый… Да-да! Никаких следов кровавого дождя, впрочем, как и на моём халате и руках не оказалось. Почему-то гулко дребезжали стёкла в окне и, по очереди вспыхивая, гасли лампы в коридоре…

Портье бросился к телу, я же, покачиваясь, как зомби, отправился к себе. Примерно через час меня побеспокоили сержант полиции и давешний молодой человек из службы охраны, уже без плеера и жвачки, который с обескураженным видом сообщил, что с моим соседом случился смертельный приступ астмы. Сержант составил протокол и ушёл. А молодой человек задержался — просил подписать какую-то бумажку, заверяющую мой отказ от общения с журналистами. Я, хоть и пребывал в прострации, всё же нашёл в себе силы поторговаться… Попросил представителя охраны не заселять по возможности соседнюю комнату… Пригласить хоть муллу, хоть батюшку — пусть молитвы почитают, авось поможет… Парень посмотрел на меня, как на ненормального, покивал и, получив мою подпись, молча ушел.

Сегодня я, отложив все встречи и поручения, безвылазно сижу в отеле. Осторожные расспросы персонала, как и следовало ожидать, ни к чему не привели. Чёрт знает, какая у них тут текучка кадров! А если кто-то что-то и знает, то старательно держит язык за зубами. Попытки напроситься на приём к директору тоже оказались бесплодны.

Осуществив сложную поисковую операцию в Интернете, я откопал поистине удивительную информацию: смерть бедняги-турецкоподданного была отнюдь не единственной, произошедшей в негостеприимных стенах „Луча Востока“… В течение пяти лет со дня открытия отеля под его крышей случилось три обширных инфаркта, один суицид и два гибельных несчастных случая! И это не считая историй с относительно счастливым, во всяком случае, не летальным исходом! Готов съесть шляпу покойного соседа, но все эти события могут быть связаны только с…»

Церемония вручения престижных литературных наград проходила в специально снятом зале бизнес-центра «Арман». Внешне архитектурное решение бизнес-центра тяготело к восточно-европейской модели то ли собора, то ли муниципалитета. Изнутри же стены были по-турецки вызолочены и мягко сходились на немыслимой высоте в застеклённое подобие круглого юртового отверстия-шанырака, сквозь которое на присутствующих изливались дрожащие струйки зимнего света. Гостей было не меньше сотни: лауреаты, их родственники, друзья, а также журналисты и работники Фонда. Время от времени из колонок вылетало громовое: «Высокое жюри приглашает…». И тогда присутствующие, на секунду отвлекшись от шведских столов, от души рукоплескали очередному питомцу муз.

Иные лауреаты, заикаясь, произносили куцые благодарственные речи. Владислав Севостьянов, конечно, подготовился отменно. Белый смокинг из проката. Тщательно завитые светлые кудри. Ироничная полуулыбка. Получив из рук председателя жюри серебристую статуэтку легендарного крылатого коня Упырая, он неторопливо откашлялся. Все смолкли. Отлично поставленным баритоном Влад проникновенно начал:

— Друзья! Как сказал Марсель Пруст, каждую вещь желание расцвечивает, а обладание обесцвечивает. Позволю себе не согласиться с классиком. Сегодня — как раз тот день, когда обладание вот этим призом, — он триумфальным жестом воздел своего Упырая, — расцветило мою жизнь и, несомненно, жизни всех уважаемых лауреатов литературной премии Фонда «Ласт хоуп» необычайными красками. Отныне мы знаем, что талантливы, отныне мы знаем, что работаем для людей, отныне мы можем чувствовать себя той самой одушевленной силой, что невидима окружающим, и тем не менее творит чудеса, меняя эпохи, миры и самоё сознание человека, а в конечном счете, заставляет общество смотреть вперёд! Особую благодарность хочется выразить членам высокого жюри премии. Как известно, критик обязан знать всё, а о прочем — догадываться. И как же повезло нам, лауреатам…

Ася закатила глаза. Она слышала эту речь раз пятьдесят дома и дважды по дороге на церемонию. Ну, получил бабки — и отлично! Славу получил, интервью в газетах — чудо, как хорошо. Книжку в начале года выпустят — супер. Ася усмехнулась, некстати вспомнив о книжном кладбище фондовского подвала. А дальше — что? Зачем уж так-то возноситься главою непокорной?