Лиля Калаус - Фонд последней надежды

Ничего не понятно. Голова как ватой набита. Батареи холодные. Кипятку глотнуть? Чай кончился вчера, а до стипендии ещё неделя. Мамочка… Нет, всё, прекрати, не плачь. Завтра семинар, надо учить.

Первым начал применять в лингвистике HYPERLINK http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BC%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B0 \o «Математика» математические модели… С математикой у неё всегда было туго. Синус и косинус различать не научилась. Причём здесь синус? Синусоида.

Основал HYPERLINK http://ru.wikipedia.org/w/index.php?title=%D0%9A%D0%B0%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B2%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D1%88%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0&action=edit&redlink=1 \o «Казанская лингвистическая школа (страница отсутствует)» Казанскую лингвистическую школу… Подготовил третью и четвёртую редакции HYPERLINK http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%8C_%D0%94%D0%B0%D0%BB%D1%8F \o «Словарь Даля» словаря Даля… Ух ты! Пополнил его новыми словами, в том числе внеся отсутствовавшую у Даля HYPERLINK http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D0%B1%D1%81%D1%86%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B8%D0%BA%D0%B0 \o «Обсценная лексика» вульгарно-бранную лексику. Какой молодец… Надо чайник поставить.

Ася встала с продавленного диванчика, кутаясь в мамин платок, пошла в кухню. Проходя через коридор, услышала царапанье ключа в замке, замерла, прижимая руки к груди.

Отчим распахнул дверь, ввалился в прихожую, как всегда, принеся с собой невообразимую вонь железных стружек и чесночного пота.

— Аська, чалям! Чё есть пожрать? Тащи жопу на кухню!

Не разуваясь, протопал в комнату, брезгливо огляделся, повёл носом:

— Ты чё, ёкалэмэнэ, так и не убиралась с тех пор? Всё навозом заросло. Ну ты, сука, совсем разленилась. Чё мать сказала бы, а? Подумала своей башкой? Чё встала, бля? Сказал — жрать хочу.

В кухне Ася машинально распотрошила последний бич-пакет, заварила китайскую лапшу кипятком. Отчим ходил по залу, насвистывал, чем-то шуршал. Когда Ася вернулась, она увидела стоявшую посреди комнаты клетчатую «бомжовку». Он рылся в открытом шкафу, время от времени кидая в неё вещи — мамины, её, — вперемешку. Вот в клетчатую пасть полетела коробка с новыми асиными туфлями, купленными на прошлый Новый год, мамина шаль, подаренная сослуживцами перед увольнением. Вещи похуже — пара юбок, единственные джинсы, крепдешиновая блузка, театральная сумочка с биноклем… Ася вскрикнула:

— Максим! Что ты делаешь?! Это же мамина…

Масик развернулся к ней всем корпусом, ласково прищурился, а потом наотмашь ударил Асю по лицу. Перед её глазами расцвёл багровый цветок салюта. Она упала, ударившись локтем о паркет, а он, неторопливо примерившись, пнул её в живот тяжёлым носком ботинка. Багровый цветок вывернулся и потемнел. Такой боли Ася ещё не знала. Когда она пришла в себя, лёжа на полу в луже собственной мочи, сумка была упакована, а Масик с аппетитом жрал лапшу, сидя на диване и листая учебник по языкознанию.

— Скушно живешь, подруга… Телевизора и то нет. Ишь ты, Бодуэн, блядь, де Куртенэ! Заебёшься сказать. Эй, образованная, вставай, подотрись.

Скуля, Ася поползла из комнаты.

— Помойся там… — он заржал со значением. — Ночевать здесь буду. Слышала, бляха-муха?

Кое-как подмывшись и натянув кстати сушившиеся в ванной трусики и дырявую домашнюю юбку, Ася долго стояла перед зеркалом, рассматривая наливающийся фингал. Как завтра на семинар идти?..

Ой, мамочка! Он же сказал — ночевать будет?!!

Ася взвыла от ужаса. Масик вечно её лапал, щипал, молча ухмыляясь… Маме ничего нельзя было говорить, мама бы не поняла, мама бы страдала. Ася и не говорила. Дотерпелась, размазня! Боже мой, что же делать?! Может, уболтать его? А потом сбежать потихоньку? А куда сбежать-то? Ничего, потом решу, лишь бы удрать.

Ася тихонько отодвинула задвижку, вышла. Он ждал её в тёмном коридоре, перекрыв путь к выходу. Штаны его были спущены, сально лыбясь, он массировал свой лиловый член.

— Иди сюда, сучка… Давай… Испугалась? Ты ведь своим Бодуэнам запросто даёшь, проститутка? Ну, чего встала? Иди, блядь, сюда, говорю!

Он надвинулся на неё, не переставая теребить член, жадно и жарко дыша.

Ася завизжала, зажмурившись, рванула в кухню.

Треск майки, её поднимают в воздух, как котёнка, швыряют на пол… Как живой, подскакивает стол, врезаясь в плиту, на пол падает посуда, кастрюли… Горячие, как кипяток, руки ползут по бёдрам… Мама!!! Мама!!!

…Всё происходит быстро и складно, как в плохом кино. Он, не слушая криков, придавливает её к полу, вцепляется ногтями в голую грудь, мгновенно раздвигает слабые девичьи коленки. В это время Асина правая рука нащупывает чугунную крышку казанка, и в следующую секунду эта самая крышка — ребром, невероятно удачно, — врубается ему в переносицу. Закатив глаза, он обрушивается на Асю.

…Не помня себя, Ася выбралась из-под его тела, оделась, покидала в рюкзак документы, тетрадки с учебниками, в последнюю секунду догадалась схватить собранную гадом «бомжовку» и выскочила из дома.

Она бежала по пустым улицам, пятнистым от света редких фонарей, бежала, не чувствуя тяжести сумок, иногда переходя на шаг. Отдышавшись, снова летела так, будто за ней гналась целая стая злобно хохочущих адских девок-эриний с крыльями летучих мышей и клубками гадюк вместо волос.

«А вдруг я его убила?! Надо было послушать пульс… Вызвать скорую…» Но Ася знала, почему она не стала приближаться к телу Масика. Перед глазами крутилась непрерывная кинолента: вот героиня, всхлипывая, трогает пальчиком поверженного злодея, прикладывает ухо к его груди, а его глаза в ту же секунду раскрываются, и… Но в кино, в отличии от реальной жизни, возлюбленный героини всегда успевал добить негодяя. Ася не стала рисковать.

Она, задыхаясь, свернула в подворотню и упала на какую-то лавку. Дождь тёк и тёк ей за шиворот. Дождь её и оживил, в конце концов. Оглядевшись, она внезапно узнала и двор, и дом, и подъезд.

Она уже приходила сюда с мамой. Много раз. Часами они сидели на этой самой лавке. Вокруг под надзором нянь играли славные малыши, урючные деревья роняли в сочную траву конопатые плоды, в палисадничках цвели розы, зеленел на балконах вьющийся виноград. А мама кашляла в платочек — украдкой, надсадно. Няни поджимали губы и со значением переглядывались. Ася от страха и стыда начинала судорожно чесать то бровь, то коленку. Няни, нахмурившись, уводили детей прочь.

Однажды им с мамой повезло, и Небожительница явила свой светлый лик. Ася с мамой вскочили и бросились к подъезду, заранее подобострастно улыбаясь. Говорила мама. Просила. Потом заплакала. Плакала и Ася. Небожительница была непреклонна: «Я понимаю, что бронь. Но мест нет. Ничего не могу поделать». И тогда мама ещё больше сгорбила худые плечики, беспомощно глянула на Асю и быстро опустилась на колени.

Седая от боли, стояла она в заплёванной дворовой пыли. Ася, задохнувшись, подняла глаза на Небожительницу и успела заметить искорку удовольствия, мелькнувшую в ответном взгляде. «Ну, хорошо. Приходите послезавтра». И — через долгую паузу, как бы сокрушаясь: «Что же это вы? Перед дочерью не стыдно?».