Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 2

— Переиграть не получится, да? — Кэт шмыгнула носом, оказавшись перед дверью, за которой ее ждал дворик перед домом брухо и изваяние шилы-на-гиг. С расставленными ногами и гостеприимно раскрытой вульвой: заходите, гости дорогие. И выходите, если, конечно, сможете.

Оба мужа Саграды покачали головами: и не надейся, дорогая. Древних богинь не обмануть, подкинув вместо одного бастарда — другого, вместо зерцала, в котором отражается Глаз бога-ягуара — тюремщика палат из грязи, рабовладельца и искусителя. Они точно знают, чего хотят, и всегда получают свое. Пусть и не сразу.

С тем Пута дель Дьябло и переступила порог замка Безвременья, чтобы вернуться в срединный мир и принять там свою смерть.

Через ветра, через шторма, через триста дней, простых и кровавых, как вся ее жизнь. И каждый, каждый из дней — как первый, как последний, как единственный.

Сейчас она стоит, опираясь о плечо Велиара, пока он шнурует ее старые, но все еще крепкие сапоги из кожи черного каймана. Когда-то Торо выложил за них целое состояние — купил, не на захваченном корабле промыслил! И подарил своей Катарине, усмехнувшись при виде детского восторга на лице Пута дель Дьябло. Торо больше нет, но сапоги… сапоги по-прежнему хороши и не пропускают соленую воду, холодную даже в теплых морях.

В них Кэт и встретит смерть через неполных десять месяцев. Что ж, время у нее есть.

Кэт ощущает себя поденкой, у которой нет ни рта, ни задницы, одни только прозрачные крылья, фасетчатые глаза да точное знание того, зачем ты здесь. И ни капли сожаления.

Наверное, она таки стала мудрой, маленькая уличная девчонка, проданная родителями, преданная покровителями, всю жизнь потратившая на выживание, на сбережение своей никчемной жизни — точно крыса, шныряющая по докам и палубам в поисках безопасности и пропитания.

Мудрость — приобретение, которое только к старости и распробуешь как следует. Когда уже думаешь не о том, как от вселенной свое получить, а о том, как свое вселенной оставить.

Кэт злорадно думает, что оставит после себя немаленькое наследство — отродье дьявола и камень порчи. И эти двое всегда будут двигаться навстречу друг другу, а как встретятся — тут миру и конец. Или начало, как считают старые богини. Чистое, безлюдное, мертвое, по меркам людей, но полное жизни — по меркам богов, засучивших рукава для долгого дня творения.

Агриэль провожает Саграду до порта, где у причала пришвартован тот самый каперский шлюп, команду которого за одну ночь сожрала Китти. Новая команда — сливки пиратского отребья, поротое мясо, с совестью, изодранной в лохмотья основательней их чиненых-перечиненых курток и штанов. А на борту горит золотом, ярким, отдающим в закатную красноту: «Мизерикордия». То ли Мадонна Мизерикордия, живоносное начало, небесная заступница падших и скорбящих, то ли орудие coup de grâce, [156] Удар милосердия (фр.) — удар, которым добивали тяжело раненого противника, чтобы прекратить его мучения — прим. авт. тонкое и тяжелое, легко входящее в сочленения доспехов, словно нож повара — под крабий панцирь. Пута дель Дьябло и то, и другое, если вдуматься.

Кэт не в настроении вдумываться. Она оставляет на земле всё и всех: дочь, мужчину, дом, уют, тепло, еду и выпивку. За триста дней она ни разу не зайдет в порт, не ступит на землю, не даст себе роздыху в трактире, не позволит телу вспомнить, какова она, твердая почва, что не уходит из-под ног, если не перебрать горького, как жизнь, рому. Она будет поить и поить море Кариб кровью, своей и чужой, мчаться с ветром в лиселях [157] Дополнительные паруса, которые ставятся в помощь прямым парусам для увеличения их площади при попутных ветрах — прим. авт. наперегонки с жуткой славой своей, с легендами о Кэти Мизерикордии, Нещадной Кэт, Кэти-Тринадцать-Шлагов. [158] Шлаг — петля троса, образующаяся при обнесении его вокруг какого-либо предмета. Согласно поверью, висельная петля, узел, применявшийся при казни через повешение, имел тринадцать шлагов, так как у пирата тринадцать жизней — прим. авт. И никто больше не вспомнит ее настоящего имени. А зачем? После казни морской дьяволицы не останется даже покосившегося креста, чтоб выцарапать на нем никому больше не принадлежащее имя.

Зачем в тот самый день Саграда вернулась на Нью-Провиденс? Кого вздумала повидать? Маму Лу? Абойо? Кому из них хотела отдать Камень, устав от гнили, разъедающей плоть ее и душу? Кэт помнила только, что зубы, испорченные цингой, всю неделю болели нестерпимо. Пута дель Дьябло не спала и не ела много дней, проверяя вахтенных каждые полчаса, наливаясь в каюте неразбавленным ромом и дрянной тростниковой водкой, во рту словно адскую топку разожгли. Пылали десны, горло горело, зубы отвечали вспышками боли на первые глотки забористого пойла, а потом мир будто ватой окутывался. Семь дней в висках пойманной мухой билась единственная мысль: вернуться туда, где все началось. Вернуться и вернуть. Пусть забирают свой чертов подарочек. Кэт всеми силами старалась держать Камень подальше от Тортуги. От Абигаэль. Но больше не могла. Не могла.

И однажды ночью, когда над бухтой стелился запах тубероз, она сдалась. То, что не удалось береговой охране, сделала зубная боль — привела Кэти-Тринадцать-Шлагов прямиком в руки солдат. Тепленькую. Не довелось Пута дель Дьябло выбрать себе эффектную смерть — пришлось умирать по-глупому, без шика и торжественности. Не считать же торжественностью унылый бубнеж судьи, зачитывавшего приговор?

Все еще впереди — и одновременно позади. Катерина видит оба прощания разом — и первое, и последнее.

Вот Саграда ныряет лицом в ворох оборок, скрывающих крохотное недовольное личико, и замирает, точно пытается надышаться сладким детским запахом перед месяцами кислой вони с жилой палубы. Отдав малышку кормилице, Кэт разворачивается на каблуках, на лице ее жестокость и страдание, она не хочет видеть ничего и никого, кроме моря Кариб, будь оно проклято. И все-таки Велиар перехватывает Пута дель Дьябло за предплечья, стискивает со всей силы, так, что трещат рукава камзола, рывком запрокидывает ей голову и ловит ртом сухие узкие губы. Кэт закрывает глаза и пережидает поцелуй, как пыталась переждать жизнь — замереть, превозмогая боль и скрывая чувства. Наконец, демон отпускает ее, навсегда отпускает, совсем.

А вот Саграда на настиле виселицы — невысоком, ниже человеческого роста. Воспользовавшись милостью судей, она встает на колени на самом краю. Пиратка бы встала на четвереньки, но негоже Кэт Мизерикордии вести себя подобно Шлюхе с Нью-Провиденса. Отмыв кровью свое имя, Пута дель Дьябло не хочет его замарать. Даже ради того, чтобы в последний раз обнять дочь. Агриэль поднимает Эби повыше: в его руках дрыгает ножками щекастый пупс с рыжим хохолком на круглой голове, у него бессмысленный взгляд сонного зверька, чья самая важная задача — засунуть в рот весь кулак целиком. Кэт счастливо улыбается и выдыхает: