Уильям Блэтти - Экзорсист

— Ты, Мэррин, ублюдок, возгордившаяся мразь! Ты все равно проиграешь! Свинка сдохнет! — Мигающий свет становился все ярче; демон окончательно возвратился в тело. — Вшивый павлин! Старый еретик! А ну-ка, взгляни на меня! Заклинаю тебя, смотри сюда, ты, дрянь! Вот как твой Бог излечивал слепоту! — С этими словами он дернулся всем телом вперед и плюнул старику в лицо.

— …Господь Бог, Творец всего сущего… — Тот невозмутимо достал платок и вытерся.

— А теперь, Мэррин, действуй, как сказано в вашем Писании. Сунь свой преосвященный член свинке в ротик, прополощи там все хорошенько! Прочисть ей горлышко своею сморщенной реликвией, и — вот увидишь — свершится чудо! Она исцелится!

— Освободи рабу свою…

— Ты лицемер! Тебе свинку совсем не жаль! Тебе не жаль никого! Она для тебя — лишь карта в нашей игре!

— …Я смиренно…

— Лжец! Лживый подонок! Ты где посеял свое смирение, Мэррин? В пустыне? В руинах? В древних гробницах, где прятался от людей? От тех, кто ниже тебя, кто слабее волей и разумом? Способен ли ты вообще говорить с людьми, ты, блевотный святоша?

— …И пусть…

— Твой дом, Мэррин, в павлиньем гнезде. И мир твой — это ты сам! Так убирайся же на вершину самой высокой горы и сиди там с самим собой, единственным тебе равным! — Мэррин невозмутимо читал молитву, а демон все распалялся. — Ты не голоден, а, святой Мэррин? Накормить тебя нектаром с амброзией? Отведай же божественный деликатес! — В кровати послышалось жидкое бульканье. — Ибо это мое тело! Вот бы что тебе освятить, святой Мэррин!

Пытаясь подавить отвращение, Каррас сосредоточился на тексте молитвы; старик читал сейчас отрывок Евангелия от Луки:

— …“имя мое — легион”, — сказал человек, ибо много бесов вошло в него. И стали они умолять Иисуса, чтобы не выгонял он их в никуда. Тут же, на горе, паслось большое стадо свиней. И бесы стали просить Иисуса, чтобы он позволил им вселиться в них. И Иисус отпустил их. Бесы оставили человека, вошли в свиней, все стадо бросилось с обрыва в озеро и утонуло…”

— А тебе, Уилли, я припас самую большую радость! — каркнул демон. Каррас поднял глаза: женщина застыла в дверях с ворохом простыней и полотенец. — Я принес тебе долгожданную весть! Эльвира жива!.. — Уилли остолбенела. — …И она наркоманка, Уилли, безнадежная наркоманка!..

— Уилли, не слушай! — закричал Карл.

— Сказать тебе, где она живет?..

— Не слушай, не слушай! — швейцарец стал выталкивать жену из комнаты.

— В день Матери, Уилли, сходи к ней в гости! Вот это будет сюрприз! Сходи и…

Внезапно демон умолк и воззрился на Карраса: тот как раз подошел к Шэрон, чтобы попросить ее ввести девочке либриум — пульс был еще достаточно частым.

— Ну вот, кажется, ты наконец-то и захотел ее! — плотоядно осклабилось существо. — Так знай же, она — твоя! Да-да, эта конская шлюха — твоя! Влезай на нее и гони во весь опор! Что ты, Каррас, она просто бредит тобой, особенно по ночам! Мастурбирует как угорелая — только представит твой толстенный священный…

Шэрон густо покраснела и все дальнейшие указания Карраса выслушала, глядя куда-то в сторону.

— …И компазин в суппозитории, если снова начнется рвота. — Шэрон кивнула и пошла к двери, глядя в пол и вжав голову в плечи.

— Шлюха! — взвыла Риган, когда девушка поравнялась с кроватью, а затем выгнулась всем телом и выстрелила ей в лицо рвотной струей. Шэрон замерла в оцепенении; вонючая липкая жидкость потекла вниз, на одежду. Существо, между тем, успело уже принять облик Дэннингса. — Дырка корявая! Конская подстилка!

Она стремглав вылетела из комнаты. Личина Дэннингса скорчилась от отвращения.

— Может быть, все-таки кто-нибудь откроет окно? Будьте так добры! В комнате у нас такая вонь, что… Ой, нет, нет, нет, — тут же заверещала она, спохватившись, — не то, не дай бог, снова кто-нибудь отпадет в аут! — Физиономия хихикнула и исчезла, мерзко подмигнув Каррасу напоследок.

— …Это он, изгоняющий тебя…

— Как, Мэррин, уже изгоняющий? — вынырнул демон. Священник снова теперь прижимал орарь к горлу девочки и очень громко выкрикивал молитвенные заклинания, пытаясь перекричать поток ругательств. “Как долго, — мучался Каррас, — как долго он продолжается, этот приступ.”

— Кто к нам пришел! Да это же свиноматка — мамаша нашей свинки! — хохотнул демон.

Каррас обернулся: к нему шла Крис со шприцем и ватным тампоном, шла, не решаясь поднять голову, обескураженная внезапным выпадом.

— Понимаете, Шэрон меняет белье, а Карл…

— Ничего, ничего, — остановил ее священник, и они вдвоем подошли к кровати.

— Ну конечно, иди к нам, свиноматушка, взгляни на свое творение!

Каррас прижал слабые, безвольные руки девочки к кровати; Крис подняла шприц, стараясь ничего не видеть и не слышать.

— Вот она, твоя блевотинушка! Вот эта тварь, убившая человека! — заорал демон. — Довольна? Это твоя работа! Это ты сделала, ты со своей карьерой, которая всегда была превыше всего!.. Всегда была важнее и мужа, и дочери…

Каррас оглянулся. Крис замерла, будто парализованная.

— Ну же! — воскликнул он. — Не слушайте его, колите!

— …твой развод! А теперь, значит, подалась к святошам? Нет, они тебе не помогут! — Руки у нее затряслись. — Она сошла с ума! Спятила! Вот-вот, свинка спятила! А довела ее до этого ты!.. И до безумия, и до убийства, и…

— Я не могу! — Лицо Крис исказилось от боли; она в ужасе глядела на дрожащую иглу. — Я не могу сделать это…

Священник выхватил шприц у нее из рук.

— Тогда протрите — вот здесь! — приказал он.

— …ее в гроб! А все из-за тебя, поганая стерва, все из-за твоей…

— Не слушайте, — повторил Каррас. Но демон в этот момент дернулся, и выпучив безумные, пылающие яростью глаза, повернулся к нему.

— И ты, Каррас!..

Крис протерла ваткой место укола.

— Теперь уходите, — бросил священник через плечо и ввел иглу в истощенную плоть. Она не заставила себя долго упрашивать.

— …Как ты заботлив к мамашам! Уж как заботлив — это мы знаем! — Лицо иезуита стало белым, как мел. Огромным усилием воли он заставил себя вынуть иглу и взглянуть в пустые белесые глазницы. Внезапно Риган раскрыла рот и запела:

— Tantum ergo sacramentum veneremur cernui… — тоненько и чисто, звенящим голоском мальчика из церковного хора. Каррас стоял с обескровленным, серым лицом, слушал небесные звуки католического гимна, и казалось ему, будто жуткое это пение разъедает пространство, раздвигает края ужасной бездны и засасывает в бескрайний холодный мрак и эту комнату, и всех, кто в ней оказался.

Когда он вновь поднял глаза, Мэррин устало и нежно вытирал лицо и шею девочки полотенцем. Пенис продолжалось.