Елена Арсеньева - Большая книга ужасов. Самые страшные каникулы (сборник)

Толстая тетка с сильно накрашенными глазами, в каком-то невообразимо пестром платье стояла на пороге и скучным голосом звала, видимо, какую-то сбежавшую животину, кошку или, там, козу:

— Ганка! Ганка! Иди сюда, поганка! Куда запропастилась?!

— Извините, пожалуйста… — окликнул Уран.

Она смерила его пустым взглядом и, словно не слыша, продолжала орать:

— Ганка! Ганка! Посуду немытую бросила, дура! Не дам пожрать, с голоду подохнешь! Куда ты делась, зараза? А ну, иди сюда!

Уран насторожился. Ни кошка, ни коза не смогли бы мыть посуду. Ганка — это человек. Девочка.

— Скажите, вы не ее зовете? — показал он плакат.

— Кого ж еще? — буркнула женщина. — Ее, утопленницу беспамятную!

Утопленницу!

В горле пересохло.

— Вы ее что, из реки вытащили? — спросил осторожно.

— А тебе что? — буркнула женщина и повернулась, собираясь уходить.

Кажется, она не собирается ничего рассказывать. Ну что ж…

Уран всмотрелся в нее внимательней, пытаясь понять, как ее зовут и каким голосом нужно с ней говорить. Успел узнать , что ее зовут Фаня, а про голос узнать не успел, потому что Фаня вдруг повернулась и с надеждой воззрилась на него:

— А может, ты ее родня? Может, заберешь с собой? А то она, дармоедка, растет как на дрожжах. Когда я ее из воды выловила, была на вид лет восьми. А за две недели вымахала — ну прямо невеста!

— Ее в самом деле Ганкой зовут? — спросил Уран.

— Да не, — махнула Фаня рукой. — Это я придумала. Она же своего имени не помнила! Ну и повелось: поганка — Ганка. А сегодня заявляет: я вспомнила, что меня Машей зовут! Я из Москвы! И нос задрала, и волосы постригла! Ну как же, если из Москвы!

Уран бросил взгляд на плакат. У девочки были две косички и кудряшки на лбу.

Он представил, как будет выглядеть это лицо, окруженное стрижеными волосами, — и его затрясло.

Маша… Из Москвы!

— Она что-нибудь еще про себя вспомнила? — спросил осторожно.

— Нет. Может, когда и вспомнит, а пока — нет!

— А вы не знаете, куда она пошла?

— Знала бы, чего бы я тут горло драла, звала ее? — буркнула Фаня. — С утра куда-то уперлась, дармоедка! Как бы не потащилась к этому мальчишке, который вчера тут был, как его… Валерка, что ли, Сан Саныча Черкизова племянник. Знаешь Сан Саныча?

Уран с трудом кивнул. У него даже в ушах зашумело, даже голова закружилась от ненависти к этому мальчишке, который вчера так легко его провел!

— Спасибо, — выговорил невнятно. — Я… пошел. До свидания.

— Ты это, если Ганку увидишь, скажи, что тут посуду мыть надо, некогда с кавалерами разгуливать! А может, ты приехал за ней? Забрать ее хочешь? — с надеждой спросила Фаня.

— Да, — выдохнул Уран. — Я хочу ее забрать.

— Тогда мне нужно издержки возместить! — обрадовалась Фаня. — Материальные и эти… моральные!

— Ладно, — сказал Уран. — Мы вам все возместим!

И бросился бегом в Городишко.

— А когда, когда возместите-то?! — надсаживалась вслед Фаня, но Уран не обернулся.

У Валерки оборвалось сердце. Раньше он в это выражение не верил, не понимал, как это может быть, но сейчас совершенно явно ощутил, что сердце только что билось в груди, а потом там сделалась какая-то пустота.

Ганка вспомнила, что она из Москвы! И если туда отправят сведения о ней, то родители, которые, конечно, ее ищут, за ней приедут! И заберут!

И Валерка никогда ее больше не увидит…

Лучше бы она ничего не вспоминала!

Ему стало стыдно, что он такой эгоист, но сердце ныло и ныло. Тоска взяла. Ганка уедет в Москву, и…

Но, может, она не слишком быстро остальное вспомнит? И, может, у нее никого нет? Никакой родни? И тогда Валерка уговорит маму, чтобы Ганку забрали в Нижний. И она сможет жить у них дома. И ее запишут в четырнадцатую школу, в Валеркин класс, в шестой «Б», нет — теперь уже в седьмой. И он попросит Зойку Семенову сесть на другую парту, а Ганка будет сидеть рядом с ним. Нет, пусть Зойка и Ганка вместе сидят, а Валерка на другую парту пересядет. Потому что, если она сядет вместе с ним, он же не сможет на нее смотреть! Неудобно же сидеть целыми уроками, уставившись на свою соседку!

Хотя он готов смотреть на нее всегда. Вообще всегда!

Всю жизнь.

— Из Москвы? — оторвал его от мечтаний настороженный голос Сан Саныча. — А что еще вспомнила? Улицу, дом?

— Дом помню, но улицу — нет. Дом трехэтажный, вокруг сад, там много цветов… и он не совсем в Москве, а как бы поодаль… на каком-то шоссе, я название забыла, там много таких красивых домов с садами… — говорила Ганка, напряженно уставившись в стену, словно видела там эти дома и сады.

— И еще помню каких-то детей. Колю и Галю, — добавила она. — Может, это мои брат и сестра?

— Лучше б ты имя и фамилию свои вспомнила, — буркнул Сан Саныч.

— Да имя-то я вспомнила, — радостно сообщила Ганка. — Фамилию — нет, а имя — да! Меня Маша зовут.

«Маша! Уран был прав!»

Валеркино сердце, вернувшееся было на место, опять оборвалось.

Сан Саныч чуть со стула не упал:

— Маша?!

— Ну да, — кивнула она. — А Ганкой меня Феня назвала. Это такое сокращение от слова «поганка».

Сан Саныч, кажется, хотел что-то спросить, но тут зазвенел его мобильник, забытый в соседней комнате, и он вышел.

— Слушай, — уныло спросил Валерка, — а откуда твое имя Уран знает?

— А кто такой Уран? — удивилась Ганка, то есть Маша.

И пора к этому привыкнуть… Хотя имя «Ганка» ему нравилось в сто раз больше! Или в тысячу. Ганна… Как в «Майской ночи»! И он решил продолжать называть ее Ганкой.

— Как кто такой Уран? — пожал плечами Валерка. — Да ты вчера от него убежала, помнишь?

— Это помню, — кивнула Ганка. — Я его голос услышала — и чуть с ума не сошла от ужаса. Я его страшно боюсь. Так же, как Веру…

Ее затрясло, в глазах появилось загнанное выражение.

— Где ты ее видела, эту Веру? — осторожно спросил Валерка.

— Не помню, — ответила Ганка с привычным вздохом. — Вроде бы там было много деревьев, и все шумели на разные голоса. Они Вере жаловались, она их лечила, успокаивала, смеялась…

Ганка говорила, неподвижно уставившись в стену, будто читала что-то, там написанное.

Отчетливо видное ей, но совершенно непонятное Валерке!

— Мы должны были молиться. Нас там примерно с десяток было. Когда меня привезли, все обрадовались, что вот новенькая, а я плакала. Они удивлялись, что я плачу, они говорили: «Нам тут хорошо! Только сны страшные снятся, а так — хорошо!» А мне сны не снились. Мне только ночью и было спокойно. А днем страшно… Как молитва начнется, я плакала, прямо не могла. Вера на меня так поглядывала… страшно!

«Это секта! — подумал Валерка. — Ее заманили в секту. А Вера, конечно, эту секту возглавляет. Они какие-то солнцепоклонники, раз кричат про пресветлое солнце. А тех, кто к ним попадает, они одурманивают, чтобы ничего не помнили».