Алексей Филиппов - Плач Агриопы

Павел, облапив берёзовый ствол, подтянул себя руками вверх. Распрямился, разогнулся, поохивая. Подумал, что похож в эту минуту на забулдыгу, проснувшегося с перепоя под забором. Ноги, впрочем, держали, — да и мышцы болели вполне терпимо — как у неопытного бегуна, сдуру покусившегося на норму чемпиона.

Управдом побрёл к вертолёту. Тот выглядел живым — этаким усталым мастодонтом, притомившимся после долгого пути. Добравшись до края поляны, Павел разглядел человеческие тела, в беспорядке лежавшие возле «вертушки». Сердце захолодело, отстучало: «Покойники!», — но тут же взгляд поймал движение возле переднего массивного колеса вертолёта. Эту фигуру управдом нипочём не перепутал бы ни с чьей другой: «ариец», неубиваемый «ариец» — единственный из всех на поляне — выглядел довольно бодро и уж точно не торопился превращаться в хладный труп. Управдом вдруг испытал чувство благодарности к Третьякову. Оно нахлынуло неожиданно, — но Павел не стал заключать коллекционера в объятия: лишь кивнул тому издалека. Тот заметил, ответил таким же кивком.

Остальные тела были не столь подвижны. По одежде управдом опознал алхимика: тот лежал, уткнувшись лицом в траву. Радовало, что из этого неудобного положения сеньор Арналдо пытался выйти, подёргивая руками и ногами. Павел помог ему. Алхимик, с интонацией ученика, сдающего экзамен по малознакомому языку, выдавил: «Большое спасибо».

Студенты, которых Павел помнил по общежитскому подвалу, тоже были здесь — хотя их осталось всего двое: девушка и тот понятливый парень, что первым, после «арийца» и самого Павла, использовал носовой платок для защиты от газа. Подойдя к девушке, управдом немедленно понял: её дела плохи. Чёрные чумные пятна, будто мерзкие клопы в темноте спальни, выбрались на обнажённые ключицы и шею. Теперь они виднелись отчётливо. Губы девушки шептали какой-то бред, глазные яблоки под веками дрожали — Павел вспомнил Таньку, у той было точно так же. Сердце вновь заныло: Еленка и Татьянка — они как будто остались в параллельном измерении. Шальная гонка со смертью, в какой — не по доброй воле — участвовал Павел, — и приступы беспамятства, которые он теперь уже был не в состоянии даже подсчитать, словно бы отдалили управдома от самого драгоценного. От самого важного. Но и от самого страшного — тоже. Телефон был ножом, удавкой. Павел ходил будто бы израненным, полузадушенным, во всё то время, пока мог видеть измученных Босфорским гриппом жену и дочь. И потом — пока мог слышать их голоса. Пока не разорвалась с ними связующая нить. А когда мобильная связь отказалась работать — управдом начал действовать без оглядки и колебаний. Хотя… Что он сделал?.. Нашёл потерявшегося «арийца», который оказался коллекционером Вениамином Третьяковым? Вызволил из психбольницы Струве, за которым нужен глаз да глаз, и чья полезность — под большим вопросом? Павел вспомнил Людвига. Юного министранта, внушающего — иногда — страх. На сколько дней его хватит в качестве сиделки? На сколько дней Еленке и Татьянке хватит его заботы? Сам Людвиг несколько дней тому назад уверял: нужно действовать, отыскивать всюду знаки судьбы. Павел действовал — и очутился неведомо, как, неведомо, где… Управдом решительно запустил руку в глубокий карман куртки. Вот это чудо: телефон был там, целый и невредимый. Дисплей матово отливал чёрным. Павел повозил по нему пальцем, несколько раз утопил большую кнопку включения питания. Безуспешно! Чудо не состоялось: телефон оказался не то сломан, без внешних повреждений, — не то попросту разряжен.

Девушка, поражённая Босфорским гриппом, дёрнулась. С размаху ударила рукой по траве. Павел смотрел на неё изумлённо, словно видел впервые: мысли о Еленке и Татьянке полностью вытеснили из головы мысли о ком-то ещё. Обычный человеческий эгоизм — ничего больше.

- Она умирает? — Парень-студент напугал управдома, нависнув над плечом.

- Ещё нет, — Павел отшатнулся, но тут же застыдился своего страха и вернул отступившую на шаг ногу на прежнее место. Искоса взглянул на студента. Тот еле держался на ногах, но бодрился.

- Что я могу для неё сделать? — Парень присел перед девушкой на корточки, робко и неумело погладил её по голове.

- А я почём знаю? — Управдом удивился, что вопрос адресован именно ему, хотя вопрошавший, скорее всего, попросту не знал, к кому ещё обратиться.

- Всё, что могли, вы уже сделали! — Раздался громкий незнакомый голос за спиной. — Привезли нам заразную болезнь. Стали убийцами, хотели этого или нет!

Павел медленно обернулся. Прямо ему в лицо смотрело дуло ружья. Ничего изысканного. Ничего, напоминавшего антикварный мушкет с серебряным литьём и рубиновой змейкой. Обычная охотничья двустволка — потрёпанная жизнью и наповал уложившая, вероятно, не один десяток жирных уток. Но зато и стреляла она, надо думать, бесхитростно, уверенно и быстро.

Если двустволка казалась самой обыкновенной, владелец оружия, напротив, словно бы только что спрыгнул с театральных подмостков. Густая, чуть седоватая, шевелюра; монашеская борода. На плечах ладно сидела расписная рубаха-косоворотка, в какой не побрезговал бы предстать перед новгородским вече былинный Садко. Штаны на завязках сильно напоминали кальсоны. А на ногах красовались самые настоящие лапти. Правда, те были сплетены не вполне по-древнерусски: гибкие лыковые концы доходили до голени и образовывали что-то вроде невысокого голенища.

Человек с ружьём явился не один. Ещё один, вооружённый травматическим двухзарядным пистолетом, также держал Павла и студента на мушке. А третий, с электрошокером, «опекал» Третьякова с алхимиком. Управдом криво ухмыльнулся: агрессоры не сумели верно оценить степень опасности противников, что выдавало в них людей невоенных. Пожалуй, Третьяков, при желании, легко бы справился и со всеми тремя.

Человек с травматом и человек с шокером были не столь колоритны, как «охотник»: походили — в своих фуфайках и резиновых сапогах — на обычных грибников.

- Мы не хотим неприятностей. — Павел слегка приподнял руки, хотя прямого приказа сделать это от «охотника» и не поступило. — Если вы сориентируете нас на местности, — мы немедленно уйдём отсюда в направлении любого крупного населённого пункта.

- А она? — «Охотник» мотнул ружьём в сторону девушки. — Она тоже уйдёт?

- Если понадобится, мы понесём её, — нехотя выдавил управдом.

- Поздно! — Выкрикнул человек с ружьём с таким отчаянием, что Павлу сделалось страшно; он бы не удивился, если бы, после такого возгласа, и его самого, и всех незваных гостей на поляне, нашпиговали дробью. — Вы уже принесли сюда болезнь! Вы говорили с Мартой! Как вы могли позволить ей приблизиться к вам — она же ребёнок!