Алексей Филиппов - Плач Агриопы

Павел заглянул в подвал. Там было темно, хоть глаз выколи. Он пошарил наугад на стене в поисках выключателя, нашёл его и повернул рычажок, однако свет не зажегся. Управдом включил захваченный из дома фонарь. Яркий луч прорезал темноту, и Павел мысленно похвалил себя за то, что недавно заменил в фонаре батарейки. Кто-то уничтожил остававшиеся лампочки, два последних жалких источника света в подвале, и Павел хотел было по этому поводу чертыхнуться вслух, как вдруг услышал под ногами шорох. Луч фонаря метнулся на шум, но, кроме металлических ступеней лестницы, не высветил ничего. Управдом, бряцая подошвами ботинок о металл, медленно спустился в подвал и огляделся, поводя перед собой фонарём. Никого и ничего. Мешанина труб и вентилей всех размеров отбрасывала паучьи тени. Как будто поводили во сне лапами не то живые членистоногие, не то схожие с ними механизмы. Казалось, ещё чуть-чуть — и поднимутся из тёмных углов, замаршируют к выходу боевые марсианские треноги из книги Уэллса. Павла передёрнуло. Через приоткрытую дверь доносился шум дождя, в нос шибало терпким ароматом влажной земли. И это в каменно-бетонной столице! Павлу захотелось немедленно выбраться наружу, наплевать на таинственный антиквариат, но он напомнил себе, что — упёртый, не из пугливых, стреляный воробей.

Луч фонаря, как золотой нож, разрезал темноту между ступенями лестницы. У Павла захолодело сердце: в первое мгновение он не увидел своего «схрона». Наклонился пониже, почти прижался подбородком ко второй сверху ступени — и выдохнул с облегчением: на глаза попался краешек тряпицы цвета чёрной джинсы, в которую был закутан не то железный лом, не то черенок лопаты — во всяком случае, Павел надеялся, что у любого постороннего ассоциации возникнут именно такие. За спиной вновь раздался шорох, а потом — словно бы тяжёлый вздох. Управдом дёрнулся, очертил фонарём полный круг, и опять не увидел угрозы. «Должно быть, трубы шалят», — Решил он и вернулся к лестнице.

Неожиданно перед ним встала проблема. Павел вспомнил, как утром не мог вытянуть мушкет из-под лестницы, пока не соорудил себе в помощь захват из ржавой проволоки. А вот куда потом отложил проволочную конструкцию он, хоть убей, не помнил. Искать захват при свете фонаря по всему подвалу, или хотя бы новый моток проволоки, казалось делом почти безнадёжным.

Павел решил попробовать ухватить краешек джинсовой ткани пальцами руки. Он сразу понял: для этого ему придётся распластаться по грязным ступеням лестницы и шарить внизу наугад, да и тогда гарантии — никакой. Но в этот момент брезгливость словно бы испарилась; вместо неё вскипал в крови адреналин.

Павел постарался лишь разлечься так, чтобы не возить по грязи лицом. При этом пришлось выгнуться, запрокинуть голову и измазать в лестничной скверне затылок. Тоже радость невелика, но затылком управдом дорожил не так сильно, как физиономией.

Чтобы обеспечить себе свободу манёвра, Павел положил тяжёлый фонарь на нижнюю ступень, изогнулся, наподобие девочки-змеи из циркового телешоу, и наконец — с чувством, близким к восторгу, — ощутил, как пальцы правой руки погладили шершавую ткань. Впрочем, произвести полноценный захват не получалось: максимум — удерживать тканевую полоску между указательным и средним.

Управдом припечатал себя к лестнице, не жалея боков и затылка; ощутил, как протиснулся между ступенями ещё на пару сантиметров и, при этом, застрял где-то в районе плечевого сустава. Но главное — у него получилось захватить ткань ещё и большим пальцем вдобавок к прежним двум. Павел начал осторожно вытягивать добычу. Плечо заныло. Он постарался устроиться поудобней, дернул ногой, — и случайно столкнул фонарь с нижней ступени. Луч метнулся по стенам и потолку и упёрся в стену подвала. Фонарь не разбился и не погас, но, свалившись, оставил управдома практически в полной темноте. И тут же со всех сторон раздался шорох, он приближался. Павел ощутил, как на него накатывает паника. Плечо заклинило прочно и основательно. Однако даже в эту секунду он не помышлял ослабить хватку, бросить массивный свёрток. Он рванулся на волю, как пловец, задыхающийся под водой. Что-то хрустнуло — и Павла обожгло болью. Он закричал.

Он был уверен, что вывихнул сустав, но боль, смешавшись с паникой, казалось, захватила всё тело; сказать, где именно болело, управдом бы не смог. Рука, к счастью, теперь двигалась свободно, и Павел сперва приподнялся на колене, а потом встал в полный рост, ухватив мушкет обеими руками. Шорох слышался со всех сторон, — близко, под ногами, — и Павел готов был бежать из подвала, сломя голову, но благоразумие взяло верх: он решил захватить фонарь, при падении отлетевший к стене. Без фонаря, в кромешной темноте, подниматься по опасной крутой лестнице, по которой жильцы дома с опаской ходили даже днём, было чрезвычайно рискованно.

Что-то прикоснулось к щиколотке управдома. Осторожно, мягко, потёрлось о штанину. Павел дёрнул ногой и услышал жалобный писк. Он был уже в шаге от фонаря, поспешил сделать этот шаг и поднять спасительное светило на батарейках.

Управдом и хотел увидеть врага, и боялся этого. Правой рукой он продолжал сжимать тяжеловесный мушкет, поэтому поднял фонарь левой и первым делом посветил на свою добычу, чтобы убедиться, что страдал не напрасно. Тускло блеснуло серебро мушкета — там, где джинсовая тряпка не плотно прикрывала ствол. И вдруг по серебру скатилась какая-то чёрная тягучая капля, потом ещё одна. Павел пошарил лучом по всей длине мушкета, чтобы понять, откуда берётся странная влага, и тут же замер, охваченный ещё большим страхом. Рука, крепко державшая мушкет, сочилась кровью. Неподалёку от костяшек пальцев на ней красовалась рваная рана, сильно похожая на укус, даже со следами чьих-то зубов.

Пока Павел ошалело её разглядывал, размышляя, как мог перепутать боль от вывиха сустава с болью от укуса, по его ботинку вновь прошлись быстрые лапки. На сей раз управдом был стремителен и точен: луч фонаря ухнул вниз и высветил жирную крысу с непомерно длинным голым хвостом. Крыса забилась в угол; похоже, яркий свет гипнотизировал её.

- Зараза! — процедил Павел, как ни странно, при этом чуть успокоившись.

Во всяком случае, вокруг него не творилось никакой мистики, к нему не подкрадывались адские гончие. Крыса, вероятно, приютилась под лестницей, — и жила там долго и счастливо, пока её не растревожили тычками. Вот она и вцепилась в руку возмутителя спокойствия. Павел нахмурился: что-то не сходилось. Шороху вокруг было куда больше, чем от одной несчастной крысы. И этот шорох слышался даже сейчас, когда крыса в луче света впала в прострацию и летаргию.

Павел медленно, медленно, в час по чайной ложке, сместил луч фонаря с крысы и так же медленно, неспешно, перевёл его на лестницу.