Алексей Филиппов - Плач Агриопы

- Мерзость какая, — передёрнулся Павел, — Не думаю, что вы вообще вправе так поступать. — Впрочем, управдом возражал не сильно; он полагал, что Струве, в принципе, прав: выудить Татьянку из карантина было важнее всего!

- Отдохните, — не вдаваясь в спор, проговорил Струве, — Вас тут никто не побеспокоит. Как только появятся новости — я сообщу.

С этими словами доктор скрылся за дверью. Павел подумал было, что Струве запер дверь, но, ухватившись за ручку, легко её повернул и воровато выглянул в щель. Похоже, ловушки не было. Еленка дёрнулась на стуле, заволновалась:

- Паша, ты куда?

Павел вернулся и решил ждать.

Они с Еленкой начали болтать о всяких пустяках, словно бы прячась за разговором от беды. Еленка сперва рассказывала о турецком ничегонеделании, о шёлковом море — так она выразилась, — о праздниках живота, которые устраивал гостиничный ресторан. Потом поговорили об успехах Татьянки в школе — четвёртый класс, как-никак, — стоило ли увозить девчонку на две недели на курорт, когда у неё с математикой нелады? Павел с удивлением обнаружил, что Еленка — оправдывается: мол, отпуск ей летом не давали, вот и пришлось отгуливать осенью. А Таньку давно обещала на море отвезти, не обманывать же родную дочь. Вообще бывшая жена казалась открытой и не ершистой. Управдом гадал, не было ли в этом и его заслуги, хотя бы ничтожной. Ему бы этого хотелось — он ничуть не страшился себе признаться, что без Еленки до сих пор временами тосковал.

Постепенно темы для болтовни истощились, и Павел решил рассказать об «арийце» в подвале. О том, как тот болтал на Латыни. О мушкете, впрочем, умолчал.

- Из Латыни я мало что помню, — Еленка не слишком заинтересовалась рассказом. — Я же всего-навсего флорист.

- Откуда флорист вообще знает Латынь? — Павел испугался, как бы вопрос не прозвучал слегка высокомерно, но Еленка, похоже, ничего такого не услышала.

- А ты уже забыл, что я до встречи с тобой полтора года на библиотекаря училась, — она грустно усмехнулась. — А я вот всю твою биографию помню, всё о тебе знаю, если ты мне, конечно, ни в чём не соврал.

- Ну извини, — управдом покраснел.

- Да ничего, — отмахнулась Еленка. — А из Латыни я помню только «Перпетум мобиле» и «Мементо море». Ах да, ещё вот такое было, на стих похоже: «Контра вим мортис нон эст медикамен ин хортис».

Управдом замер, как громом поражённый. Он заставлял себя думать, что ошибка возможна, но, в глубине души, был глубоко уверен: именно эту фразу произносил — раз за разом — «ариец» в подвале.

- Что это значит? — Павел постарался скрыть волнение. Он и сам не ожидал, что утреннее происшествие будет значить для него так много. Вот он сидит в какой-то служебке в Домодедово, по-настоящему, всерьёз, тревожится за дочь — хоть и надеется на лучшее, — но «ариец» выскакивает из тёмного закоулка памяти, как чёртик из табакерки, и тревожит рассудок Павла едва ли не больше, чем Босфорский грипп.

- Что значит? — Еленка наморщила лоб, — Что-то мрачное и торжественное. «Против смерти не найдёшь лекарства в садах», — по-моему так.

Павел молча уставился на Еленку, та — на него. Видимо, во взгляде бывшего супруга она углядела что-то тревожное, потому что вдруг спросила:

- Паша, ты чего?

- Всё в порядке, — управдом шумно сглотнул, — День какой-то дурной.

- Эй, хозяева, тук-тук, — дверь в комнату приоткрылась. Потом в проёме нарисовалась широченная улыбка доктора Струве. Павел никогда бы не поверил, что очкарик умеет так широко улыбаться, если б не увидел этого собственными глазами. — Мы к вам! — И Струве вытолкнул откуда-то из-за спины стремительного воробышка с огромными глазами, растрёпанным хохолком и ослепительно розовым бантом.

- Танька! — взвизгнула радостно Еленка и принялась душить дочь в объятиях. Потом, словно бы одумавшись, подтолкнула её к Павлу. Для того это стало неожиданностью: он прижал дочь к себе как-то неловко, неуклюже. Татьянка с любопытством посмотрела на отца снизу вверх.

- Папа, вы с мамой подружились, что ли, пока я болела?

В мудрости Таньке трудно было отказать. При этом она сумела смутить не только Павла и Елену, но и доктора Струве — тот, вероятно, ощущал себя героем чужого романа.

- Как я и обещал, всё выяснилось, — Струве зачастил с объяснениями, — Ваша дочь не вполне здорова. У неё начинается ангина. Советую впредь не злоупотреблять мороженым. Сладкоежкам часто приходится пить горькое лекарство. Но это, слава Богу, уже не по нашей части. Я отпускаю вас домой. Вот моя визитка. — Медик протянул управдому прямоугольник тонкого картона, — Там телефоны — и служебный, и мобильный — я сверху его карандашом дописал. Удачи!

- Доктор! — Павла вдруг обуяло любопытство, — Я видел там, за ширмой, других людей. Как я понимаю, они тоже ждут вашего вердикта по поводу кого-то из близких. Всем ли повезло так, как нам? В самолёте были люди с настоящим Босфорским гриппом?

- Не могу вам сказать, — весёлость Струве улетучилась, он словно бы обмяк. — Закрытая информация. Следите за новостями. Мы сотрудничаем с прессой, всё важное непременно появится в газетах и на телевидении.

Доктор вышел. Не успел управдом обдумать, как они втроём, с Еленкой и Татьянкой, доберутся отсюда до автостоянки, — в дверь вломился без стука толстозадый провожатый — тот самый, который довёл Павла до карантинной зоны, — и, с крайне недовольным видом, предложил следовать за ним. Через двадцать минут управдом выруливал на Каширское шоссе. Татьянка покашливала и вообще выглядела не ахти, потому Павел спешил. На сей раз он благополучно избежал дорожных пробок и довольно быстро добрался до Марьино, где Еленка жила со своими родителями.

- Я тебе позвоню, — бывшая супруга чмокнула Павла в щёку. Чуть задумалась, потом добавила, — Ты сегодня был очень мне нужен, и ты не опоздал — нисколько не опоздал. Спасибо.

Девчонки скрылись в подъезде, а управдом, усталый, но окрылённый, отправился домой.

Павел даже не подозревал, как утомили его все утренние события, вместе взятые. Вернувшись к себе в квартиру, он всего лишь на пару минут прилёг на кушетку — исключительно чтобы дать короткий отдых травмированной ноге, — и сам не заметил, как провалился в крепкий и долгий сон без сновидений. Проснулся он в восьмом часу вечера — дешёвые пластмассовые ходики с крупными цифрами и круглым циферблатом гарантировали точность, — да и то от отчаянного стука в дверь, который перемежался трелями дверного звонка. Павел поднялся, скривил гримасу, когда перенёс вес на прихрамывавшую, после операции, ногу, — но отдых всё-таки пошёл несчастной конечности на благо, так как, за два-три шага, ступня обрела нормальную чувствительность, а ноющая боль в колене отступила, оставив по себе лишь лёгкое беспокойство.