Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

— Ну… веди…

В спины им светил огромный диск красного солнца, садящегося на широкую новую тропу.

И, скрытые зарослями, перевивая через сучья и листья окрашенные закатным светом тела, беззвучно двигались узкие, плавные змеи, неслышимо говорящие друг с другом на языке ахашша.

Аглая стояла над телами, лежавшими на постели. Звенело в голове и тряслась наклонённая эмалированная кружка. Женщина с татуировкой так плотно вцепилась в Витьку, что, казалось, его и нет почти: рука, нога и часть второй, макушка под её рассыпанными бронзовыми волосами. Аглая нагнулась, присматриваясь, и резко выпрямилась, чтоб не видеть полную грудь, расплющенную об мужскую спину. Звон в голове усиливался, будто тюкали быстрые и злые железные молоточки, заботясь, чтоб голова её стала больше, вместить происходящее, но оно не вмещалось, и потому казалось, под ударами голова рвётся изнутри.

Подняла руку — прикрыть глаза, стукнула себя по лбу забытой кружкой. Вода плеснула на женскую спину, потекла ниже, размывая кровь, и на простыне поплыли бледные пятна. От боли она немного опомнилась.

— Витя? — наклонилась, заглядывая под рассыпанные волосы, боясь не услышать дыхания. И когда застонал, стала отпихивать лежащую, освобождая его лицо:

— На, пей, подожди… сейчас…

Одной рукой не получалось, и она, плача, сунула кружку, в которой плескалось на донышке, на столик у стены, и стала, цепляясь пальцами, вытаскивать Витьку из-под тяжёлого тела. Смуглая женщина, неловко перевернувшись, свалилась навзничь, уронив с другого края постели руку.

— Вот… пей, — приподняв голову Витьки, совала кружку, проливая на сжатые губы остатки воды, — да что же… я всё равно… скорую!

— Нет… — ловя ртом капли, он шевельнул рукой и схватил её запястье, — я уже… не больно, все.

Приподнялся, стукаясь головой о спинку кровати. Зашевелился по телу точечный красный рисунок, будто кто-то балуясь, набрызгал краской.

— Ноа! Что с тобой? — морщась, схватил лежащую за серые плечи, — ты жива, Ноа?

У Аглаи ослабели ноги, загремев кружкой, она оперлась на столик ладонью.

— Так это… все правда?

Он уже стоял на четвереньках и, прижав голову к груди, слушал. Поворачиваясь, чтобы голова его оказалась рядом с её лицом, лёг, прижимаясь к мокрым от пролитой воды волосам:

— Ничего, ничего, Ноа, всё… в порядке будет, ты только… дыши, ты же дышишь, да?

Аглая опустилась на колени у кровати. Больно упираясь животом в ребро матраса, ловила шёпот. Отсюда, снизу, ей почти не видно было женское распластанное тело, и от этого становилось чуть спокойнее. Но всё равно ужас перемешивал всё внутри: ворочался угловато, хотелось закричать или хотя бы заныть, выкидывая из себя боль. Но она молчала, сжимая зубы. А потом услышала:

— Мы с тобой, Ноа, мы здесь…

Это «мы», сказанное мимоходом, освободило её от части боли. И, нашаривая рукой кружку, она уже видела не обнажённую женщину, что цеплялась за её мужчину, а больную, измученную чем-то, что лишило её сознания.

— Витя, я воды… ещё…

— Да.

Когда вернулась, неся воду уже осторожно и прихватив полотенце из ванной, Витька растирал Ноа вялые руки. Поддержал затылок, пока Аглая прислоняла к сжатым губам край кружки. Вздохнул судорожно, увидев, как разомкнулись губы и по горлу прокатился трудный глоток. И тут же сам дёрнулся, от боли в натянутой вздохом коже.

Выпив почти всю воду, Ноа опустила голову на смятую подушку. Губы стали приоткрываться, но Витька приложил поверх палец:

— Лежи. Всё в порядке?

Она закрыла глаза, но тут же раскрыла снова, широко и испуганно, слабо затрясла головой — не в порядке!..

— Да, да, но всё равно — полежи.

— Тебе больно, — прошелестела Ноа, глядя в потолок, — без меня… больно…

— Нормально. Ты сможешь поспать? Или полежать просто?

— Да… надо. Немного. Только — руку…

— Вот… — он взял её руку, и другой ладонью похлопал рядом с собой, приглашая Аглаю сесть. Глаза Ноа закрылись. Частое дыхание замедлилось и стало почти ровным.

— Витя, — шепотом спросила Аглая, — тебе — больно? И так всегда? Когда она, ты…

— Нет, кошка. Никогда так не было.

Тихие слова терялись за пределами жёлтого круга ночного света, уходили в полумрак комнаты. У Аглаи ныла спина и затекшие плечи. Она повела ими, следя, чтоб не касаться Витькиной израненной кожи. И, страдальчески морщась, сказала:

— Тебе надо смазать, давай принесу.

Витька вытянул руку, осматривая, кивнул.

Прижимая к ссадинам ватку с лекарством, Аглая даже улыбнулась немного, глядя, как он, чтоб успокоить, нарочно скалит зубы и свирепо сводит брови к переносице. Молоточки в голове притихли, но не смолкли, и стук их складывался в слова: «что же как же что же как же теперь будет будет…» Дважды собиралась спросить, но останавливалась, наверное, он и сам не знает — что же и как же.

— Повернись, — подняла руку с промокшей розовой ваткой. И, нечаянно посмотрев в угол, застыла. Там, где стол касался круглым краем потёртых обоев, темнота под ним сгущалась, превращаясь в пустоту. И тут, отзываясь на движение Витьки, застонала Ноа. Аглая отдёрнула взгляд от границ пустоты, возвращая его в жёлтое пространство, медленно выдохнула, стараясь, чтоб незаметно.

— Как ты? — Витька нагнулся, и по спине снова бисером выступили красные точки.

— Ахашш…

— Что?

— Ахашш зовет. Всех Ноа. Там… что-то…

— Ты хочешь уйти?

Ноа посмотрела на Витьку, перевела взгляд на выглядывавшую из-за его плеча Аглаю с комком ваты и коричневым аптечным пузырьком.

— …Время менять шкуру мира…

— Так значит… Ты уйдёшь и заснёшь там? До нового мира?

На этот раз Ноа улыбнулась. Мелькнул язык, быстро спрятавшись, не разобрать — человеческий или змеиный.

— Мы не ахашш. Уйдём без снов. Навсегда.

— Как? Как навсегда?

— Может, ахашш изучит наши знания. Если успеет. Ус-спеет… Но…

— Что но? — он спросил это в полный голос, и Аглая вздрогнула.

— С-слишком быстро зовёт. Но я не нужна тебе, мастер. Помнишь? Ты уже можешь — сам…

— А сама помнишь? Что я сказал тебе?

— Сказанное и сделанное — не равные величины.

Витька отпустил её руку и поднялся. Две женщины смотрели на него снизу вверх. Он ещё не знал, что делать, но понимал: время говорить прошло. Внезапно пришел испуг, будто в голову напихали ваты — спрятать главное. Витька попытался озлиться, но не сумел, и со всего маху хлопнул себя рукой по боку. Боль обожгла кожу.

С улицы пришёл странный тоскливый звук. Дон-дон-дон — пело что-то под лёгким ночным ветром. Так тихо и одиноко, будто подводя итоги чего-то непоправимого. «Прищепка, — подумал Витька, — на балконе, по перилам стучит».

— Я видела… сегодня, — вдруг сказала Аглая высоким голосом, — думала — показалось. Мир стал дырявым.