Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

— Мерути… А может, Оннали, правда, убежала на праздник? Мы с тобой можем пойти туда…

— Нельзя ждать, — крикнул мальчик, — нельзя! Если сейчас, то она, может, ещё не нашла тропу, и мы быстро… И болотники ещё не закопались! Надо сейчас!

— Хорошо.

В полосатой от света хижине Найя остановилась, оглядываясь. Что надо взять? Одета. Воду? Но везде ручьи, и деревья держат в свернутых листьях воду и сок, Акут показывал какие. Еду? Взять мешочек с орехами. Но сначала…

Найя присела возле спящего мастера, и время в хижине остановилось, давая ей насмотреться. Птичьи крики отдалились, частая капель в углу, где прохудилась крыша, стала тягучей, будто не вода — кисель стекал с листьев.

«Когда же, — думала, не отрывая глаз от линии щеки с резкой складкой, от полураскрытых губ, от уха среди чёрных, с седыми нитями прядей волос, — когда наступит время сказать „насмотрелась, надышалась, надоел…“»

В том времени, что медлило вокруг, этого не было.

«Хочу, чтоб никогда»…

Тихонько откинула край волчьей шкуры, чтоб видеть бок и живот, согнутое колено. И набросила снова, боясь остаться.

«Если проснется, не пустит. Но надо сказать, куда я ушла».

Огляделась, не поднимаясь с колен. И, вскочив, прошла на цыпочках к маленькому алтарю, за ним, в тайничке у стены, нашарила отданный Корой цанговый карандаш. Нажала на кнопку, проверяя, не сломан ли остаток грифеля. И огляделась, беспомощно злясь, что всё совершается быстро и нет времени приготовиться толком. Но тут же, кинувшись в чуланчик, вытащила плетёнку, набитую плоскими речными раковинами. Выбрала ту, что побольше и, положив на стол, стала рисовать на ней, с удивлением и радостью ощущая послушный руке карандаш.

— Вамма-Найя… — сиплым шёпотом позвал от входа Мерути.

— Сейчас…

Положила раковину на пол рядом с постелью, чтоб мастер, проснувшись, увидел. И, выпрямившись, нахмурила брови, думая — что-то ещё надо. Мерути, перекрывая солнечную полосу, вздохнул, нарочно громко.

— Да! — шёпотом сказала она, вспомнив слова мальчика о лесном городе, куда стремилась его сестра. Достав из ниши в стене тряпочный сверток, сбросила ветошь и поставила около раковины стеклянный шар. Свет охватил его яркими ладонями, зажёг искры в медленной жидкости, окутавшей шпили, крыши и кудрявые деревья.

— Ухх… — вздохнул от порога Мерути.

Беря его за руку, Найя последний раз оглянулась, не посмотрев на пылающий янтарным светом шар, ещё раз коснулась глазами спящего лица мужа. Плотно закрыла дверь.

И, увлекая за руку мальчика, почти побежала по мосткам в ту сторону, куда он указывал, — боясь расплакаться и передумать.

Лес блестел повёрнутыми к солнцу листьями, и время от времени по ним пробегали полосы света, когда скопившаяся нагретая вода падала горстями на подсыхающую траву. Найя спотыкалась, разглядывая витые колонны пара, что поднимался повсюду, щурилась режущего блеска луж, уменьшающихся на глазах. Два месяца сумрак серой кисеей покрывал все предметы и мир вокруг, приглушая цвета, два месяца она видела всё через сетку дождей. И вот! Глянув вверх, снова споткнулась. Небо, улетев высоко-высоко, парило куполом нестерпимой синевы, и громоздились окоёмом пухлые облака, похожие на пломбир для великанов.

В кронах деревьев мелькали, вспыхивая, красные, синие, жёлтые птицы. По тёмным стволам носились белыми и рыжими мячиками зверьки, похожие на бесхвостых белок.

— Как красиво!

— Тут прыгай! — мостки обрывались далеко за краем деревни. Валялся рядом с последним настилом увязнувший в глине сломанный столб и каменное топорище. Найя прыгнула, уйдя по щиколотку в тёплую грязь. Протянула руки, ловя Мерути.

Вытаскивая ноги из глины, он отошёл к деревьям, тёмной купой стоявшим на опушке леса, и стал бродить, нагибаясь и шевеля рукой мокрую траву.

— Что ты ищешь?

— Сейчас… вот…

Мерути опустился на корточки и стал копать мягкую глину подобранной палочкой. Найя присела рядом, смотря на плоские проплешины в траве, истыканные дырочками крошечных норок.

Раздался писк, и от неожиданности она вздрогнула. На конце палочки Мерути извивался оранжевый членистый червяк, короткий и толстый. Мальчик сел на поросшую травой кочку, держа палочку на вытянутой руке. А другой схватил Найю за пальцы.

— Ты меня держи.

Её передернуло, когда, выдохнув, он широко раскрыл рот и, вытаращивая глаза, затолкал пальцем дергающееся тельце поглубже в глотку. Трудно глотнул и затих, приваливаясь к Найиному боку.

Она сидела, не шевелясь, смотрела, как наползает на лицо Мерути зеленоватая бледность. Дважды он дёрнулся, сдерживая рвотные позывы, и Найю тоже затошнило. На посеревшем лице открылись блестящие глаза, уставились перед собой в пространство, завешенное мокрыми листьями.

— Ты ползешь, я бегу… ты в глине, я на траве… ты в норе, я, — Мерути трудно сглотнул, — я… ем тебя, ем… ты во мне, я на траве!

И выкрикнул так, что Найя вздрогнула:

— Где тропа? Покажи!

В наступившей тишине еле слышны были крики и пение из деревни, да чирикали птицы в кустах неподалеку. Мерути обмякнув, тяжело привалился к Найе, клоня голову, и она придержала рукой его потный лоб. В ушах зазвенело от ожидания. Может, он потерял сознание?

— Мерути… — шепча, чуть шевелила губами, чтоб не помешать.

Рыжим мячиком с ветки сорвалась мохнатая белка, затрещала пронзительно и унеслась вверх на соседний ствол.

— Всё, — голос мальчика был ещё хриплым, но совершенно человеческим, и Найя перевела дыхание.

— Я посижу. Немножко.

— Да-да.

Но тут же стал подниматься, больно цепляясь за её волосы. Покачиваясь, махнул рукой в просвет между огромных деревьев с резными листьями, собранными в пучки.

— Там тропа. Болотник показал. Пойдём?

Поднявшись, Найя обхватила его плечи и пошла рядом, отводя ветки, нависшие над узенькой тропкой. Над их головами, резко мяукнув, пролетела белая птица, направляющаяся в глубь леса, туда, куда шли и они.

Мерути шёл ровно, уже не качался, только время от времени сглатывал, морщась, и сплёвывал оранжевую слюну. Найя молчала. Отвлёкшись на происходящее, она на некоторое время забыла о мастере, но, идя по влажной, проскальзывающей под босыми ногами глине, затосковала, представив, как просыпается и шарит рукой, разыскивая её.

— А что там в деревне, Мерути? — шлёпая ногами, спросила, чтоб прогнать тяжесть на душе.

— Праздник. Айну славят.

— А как? Расскажи.

— Все идут на площадь. Траву несут сухую, мешки. И сыпят её, чтоб было сухо. И чтоб сидеть. А мужчины… Траву несут женщины, — уточнил он, — мужчины стоят у мостков с топорами и веревками. Девчонки раньше ушли, ещё до света. К самой реке. Там распустились утром синие звенелки.