Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

— Замолчи, старуха! — голос Мененеса ударил её, как ударяет землю упавшее дерево.

Он мотнул головой, и молодые охотники, до того стоявшие по сторонам, опираясь на копья, топоча, кинулись в дом. Вождь, застыв, ждал. Кора лежала на ступенях почти у его ног и вытирала слёзы скрюченным пальцем, подсматривая из-под руки, как мёртво, закаменев лицом, ждёт он вестей. Из дома послышались крики, и, выбежав, воины остановились поодаль с растерянными лицами. Повалились на деревянный настил.

— Что? — негромко спросил Мененес.

— Дыра, вождь. Он проделал её и украл Ладда-ху, — испуганно сказал один из мальчиков.

Ничего не изменилось в лицо Мененеса, и Кора, струхнув, решила, будет ей наказание: ну чего там одна жена, а их у вождя вон сколько, и все красавицы. И не сразу поняла, откуда доносится странный гул, похожий на низкое жужжание шмеля. Мененес кричал, не открывая рта, и глаза его были, как серые речные камни, покрытые пылью.

Кора с облегчением снова запричитала и стукнулась лбом о ступеньку. Стон затих, и вождь перевел дыхание.

— Уж он её бил-бил, — подкрикивала сама себе Кора, и картины похищения, нарисованные только что в голове, вставали перед её глазами, — ой-ой, бедная девочка, да прямо в живот…

— Замолчи!

— …

Птицы в лесу трещали и чирикали, но их голоса ударялись о стоявшую над площадью тишину.

— Она… умерла?

Испугавшись, старуха зачастила, приподнимаясь на ладонях:

— Нет, нет, отец наш. Живая она и плакала, стонала, ножками дёргала.

— Покажешь, куда унёс, — Мененес опустился на сиденье, сжал резной поручень и вырвал его. Нагнулся вперед, держа в руке сломанную деревяшку и глядя поверх головы Коры.

Люди ждали, испуганно глядя. И через несколько ударов сердца лицо вождя ожило, прошла по нему мрачная тень. Он поднялся, и отброшенная деревяшка заскакала вниз по ступеням.

— Дети мои, мой лесной народ! — голос вождя загремел над потухающими кострами, заждавшимися поленьев.

— Женщины, идите по домам. Мужчины, берите копья и луки. Мы пойдём к Владыкам за мертвецом Меру, да будет смерть его долгой, как река, отберём женщину и накажем злодея! — он повернулся к мальчику-стражу. — Неси мне оружие.

В толпе стоящих послышался шёпот и стих. Мененес окинул людей взглядом и нахмурился:

— Почему вы стоите? Он успеет уйти далеко!

— Он уже ушёл далеко, — буркнул кто-то и замолчал, прежде чем взгляд вождя нашёл, кому принадлежит голос.

— Идите же!

Трое мужчин неохотно отделились от толпы и медленно двинулись к краю площади. Замерли, остановленные криком:

— Мы не пойдём, вождь!

— Что? Кто это сказал?

Но отдельные крики заглушил ропот и шум. Подталкиваемый в спину, вышел вперед Кайру, выбросил перед собой руку с пальцами, сложенными в охранный знак:

— Они заберут наших жен, если мы пойдём. Не гони нас туда, вождь, не губи своих детей.

— Да, да-да, да, — пронеслось над людьми, и Мененес покачнулся, чувствуя, как ломит грудь незнакомая раньше сердечная боль.

— Я… я накажу вас, скоты!

— Ты смеялся над Меру. А теперь хочешь, чтоб мы все погибли?

— У тебя много жён, вождь! И у нас выросли новые дочери!

— Возьми любую! Бери мою, вождь, она сегодня встречала Айну!

— Нет! Мне нужна Ладда-Ха! Я поведу вас!

— Биться с Владыками?

Тощий Кайру завертелся перед толпой, простирая жилистые руки:

— Ты не можешь губить нас, вождь, мы все твои дети. Ты говорил: иногда люди уходят, и это правильно. Так почему твоя жена особенная? Не заставляй нас идти на смерть! Мы не пойдём!

— Мы не пойдём! — заревела толпа с радостным испугом и облегчением. Завизжали женщины, причитая и радуясь, что мужья остаются.

Вождь оглядел свой народ, еле различая лица, но слыша по голосам — не пойдут. У него задрожали колени. Сердце билось, отмеряя каждый шаг, сделанный мёртвым Меру где-то там, на дальней тропе, может быть, уже на подходе к пещерам, ведь Владыки наверняка дали ему быструю тропу для желанной добычи.

Очень хотелось сесть, но Мененес боялся, что не сможет подняться сам. И, прогнав из колен дрожь, сказал, бросая слова в толпу комьями грязи:

— Вы трусливые косые зайцы! Я иду один!

Он протянул руку, не глядя, величественно ожидая, когда мальчик-воин подаст ему копье.

— Нет, вождь!

Кайру снова выскочил вперед и, злорадно искривив треугольное лицо с большими, как у богомола, глазами, упёр руки в бока, подбадриваемый ропотом толпы.

Мененес опустил пустую руку.

— Ты смеешь помешать мне?

Из толпы вытолкнули еле стоящего на ногах Тику и поддержали его под локти.

— Скажи, скажи ему, Тику, что должно делать…

Старик огляделся, заваливаясь на руки охотников. Свет постепенно умирал, и вождь не мог разглядеть сверху выражения обезображенного лица. Всё стихло вокруг, и даже птицы перестали петь, улетев спать на толстые ветки деревьев.

— От времени до времени и через время… — мерно заговорил старик надтреснутым голосом и закашлялся. Гулко отхлебнул из подсунутой тыквы.

— …Пока растёт лес и течёт река то к морю, то вспять. Пока приходят дожди и сменяет их зной, чтобы снова разлиться дождями… Отец племени не покинет своих детей, не отдав отцовства. Иди, вождь, но твой дом, твои воины и твои жёны, твоё добро в сундуках и мешках пусть перейдёт к тому, кто сможет заботиться о твоих детях. Это закон, вождь.

И все закивали. Мужчины подобрались, расправляя плечи, и стали выступать из толпы, подвигаясь ближе к помосту, на котором Мененес стоял, еле заметно покачиваясь, и беспомощно смотрел на свое стадо, обретшее речь.

— Выбери и иди!

— Выбери и иди!

Сотня ног топнула, вторя словам, и, продолжая топать, мужчины повторяли слова, что должно было сказать отцу, покидающему их:

— Выбери! И иди! Выбери! И иди!

— Хватит! Я выберу!

Вождь с ненавистью оглядел поднятые лица, читая на каждом надежду. Злоба подступала к горлу, мешая дышать. Отдать всё? Он отдал бы сразу, потому что сердце мерно отсчитывало дальние шаги Меру — всё ближе и ближе к страшным пещерам Владык. Но надо отдать одному, осчастливить. И, если суждено будет вернуться, он построит себе жалкую хижину в одну комнату, и молодые охотники будут помыкать им… А один из них будет спать с его женами. Один. И Мененес должен выбрать его сам!

Сердце ударило, напоминая, и он поднял руку, чтоб подозвать любого и забыть обо всем, уйдя. Но у ног зашевелилась и вскочила со ступеней сидящая там Кора. Маленькие глаза горели углями, и рот открывался, как у рыбы.

— Вождь! Отец наш, вождь! Мой, мой Корути, мой сильный и славный сын! Он один достоин. А я буду целовать твои ноги, вождь и принесу Ладда-Хе ягод. Он молод и будет править долго, а я научу его, как заботиться о племени, вождь!

Громкий хохот потряс толпу, охотники, рыча, валились друг другу на плечи и взмахивали руками, дивясь безумству старухи.