Стивен Кинг - Игра Джеральда

— Сэлли, вряд ли Джесси когда-либо жаловалась, и она очень хорошо относится…

— О, ты не знаешь ее! — выкрикнула Сэлли Махо, и злоба, прозвучавшая в ее голосе, заставила Джесси содрогнуться. — Клянусь Господом, иногда ты ведешь себя так, будто она твоя девушка, а не твоя дочь!

На этот раз длинная пауза принадлежала ее отцу, а когда он снова заговорил, то голос его был мягким и холодным.

— Это скверная, из рук вон плохая вещь, которую только можно сказать, — наконец, произнес он.

Джесси сидела на террасе, смотрела на звезду, и чувство страха и уныния проникало в нее все глубже и глубже, превращаясь в ужас. Внезапно ей захотелось снова поднять руку вверх и попросить звезду — в этот раз желая вернуть все назад, начиная с того момента, когда она попросила папу, чтобы он помог ей остаться с ним завтра.

Затем раздался звук отодвигаемого мамой кресла.

— Я приношу извинения, — сказала Сэлли, и, хотя ее голос звучал все еще сердито, Джесси уловила в нем страх. — Оставайся с ней завтра, если это то, чего ты хочешь! Хорошо! Отлично! Для нее это будет счастьем!

Застучали ее каблучки, пока она быстро выходила из комнаты, затем щелкнула зажигалка отца, прикуривавшего сигарету.

Сидя на террасе, Джесси почувствовала, как горячие слезы наворачиваются ей на глаза — слезы стыда, боли и облегчения, что спор закончился раньше, чем все могло стать еще хуже… разве они с Мэдди не замечали, что споры их родителей становились все громче и горячее в последнее время? Что охлаждение между ними после этого немного ослабевало? Но ведь вряд ли возможно, что они…

— Нет, — прервала Себя Джесси, прежде чем мысль смогла сформулироваться. — Нет, нет, это абсолютно невозможно, так что заткнись.

Возможно, перемена места приведет к перемене мыслей. Джесси встала, спустилась с террасы и направилась к озеру; там она сидела, бросая в воду камешки, пока отец полчаса спустя не вышел искать ее.

— Бургеры солнечного затмения вдвоем завтра, — сказал он и поцеловал ее в шею. Он побрился, и его подбородок был гладким, но все равно приятные мурашки пробежали по ее спине. — Все договорено и улажено.

— Она сильно злилась?

— Нет, — весело ответил отец. — Сказала, что не возражает, так как ты хорошо вела себя всю неделю и…

Она забыла о своих догадках, что он знает об акустических способностях гостиной больше, чем показывает это, и его великодушная ложь настолько тронула ее, что Джесси чуть не разрыдалась. Она повернулась к отцу, обхватила его за шею и стала покрывать его щеки и губы горячими поцелуями. Его первоначальной реакцией было удивление. Он отдернул руки, и на мгновение они задели маленькие, слегка выпуклые соски на ее груди. Джесси снова затрепетала, но на этот раз чувство было намного сильнее — настолько сильное, что было почти болезненным, почти шокирующим, — и вместе с ним пришло странное ощущение взрослого противоречия: мир, в котором можно заказать чернику с мясом или яйца в лимонаде — стоило только захотеть, и в котором некоторые люди действительно делали это. Затем его руки скользнули ей на спину и спасательно прижались к лопаткам, мягко прижимая ее к нему, и, даже если они оставались чуточку дольше там, где не следовало, вряд ли Джесси заметила это.

— Я люблю тебя, папа.

— Я тоже люблю тебя, Сорванец. В биллион раз сильнее.

День солнечного затмения выдался жарким и влажным, но относительно безоблачным. Предупреждения гидрометеоцентра о том, что густая облачность может затруднить наблюдение феномена, казались беспочвенными, по крайней мере в западной части штата.

Сэлли, Мэдди и Вилл уехали в десять часов, чтобы присоединиться в автобусе к остальным членам Общества Любителей Солнца Черного Озера (Сэлли сдержанно поцеловала Джесси в щеку перед отъездом, Джесси ответила ей тем же), оставляя Тома Махо с девочкой, которую его жена назвала «скрипящим колесом» вчера вечером.

Джесси сменила шорты и футболку на новое платье — то, которое было очень красивым (если, конечно, вас не шокируют ярко-красные и желтые полосы), но слишком тесным. Она воспользовалась духами Мэдди, которые назывались «Мой грех», немного маминым дезодорантом и помадой цвета перечной мяты. И, хотя она никогда раньше не вертелась перед зеркалом, прихорашиваясь (это было выражение ее матери: «Мэдди, хватит прихорашиваться, иди сюда»), она потратила достаточно много времени на то, чтобы заколоть волосы вверх, потому что однажды отец сделал комплимент именно такой ее прическе.

Воткнув последнюю шпильку, Джесси потянулась к выключателю в ванной и замерла. Девочка, смотрящая на нее из зеркала, вовсе не походила на девочку, а скорее на девушку. Перемена произошла не потому, что платье подчеркнуло маленькие холмики, которые не будут настоящей грудью еще год или два, и не из-за помады, и не из-за прически; но все это вместе взятое дало больший эффект, чем поодиночке, потому что… Почему? Она не знала. Нечто в том, как она заколола волосы вверх, подчеркнуло овал ее лица. А может быть, обнаженная линия шеи, более сексуальная, чем прыщики ее грудей, или ее узкое, плоское мальчишеское тело? А может быть, это было выражение ее глаз? Некое сияние, которое либо пряталось до этого дня, либо никогда ранее не возникало.

Что бы это там ни было, оно заставило Джесси замешкаться у зеркала, разглядывая свое отражение, и неожиданно она услышала слова своей матери: «Клянусь Господом, иногда ты ведешь себя так, будто она твоя девушка, а не дочь».

Джесси прикусила нижнюю губу и свела брови, вспоминая вчерашний вечер — трепет, пронзавший ее при его прикосновениях, ощущение его рук на своей груди. Она попыталась воспроизвести этот трепет, но отказалась впустить его. Не имело смысла трепетать и дрожать из-за глупостей, которые ты не можешь понять. О которых даже не можешь думать.

«Отличный совет», — подумала Джесси и погасила в ванной свет.

Она все больше и больше волновалась, когда время перевалило за полдень и переросло в день, приближаясь к моменту солнечного затмения. Джесси настроила приемник на станцию, передающую рок-н-ролл. Ее мать терпеть не могла эту музыку и после тридцати минут звучания Дела Шеннона и Ди Ди Шари или Джери «Ю. С.» Бондс заставляла поменять волну (обычно Джесси или Мэдди, а иногда и Вилла) и перейти на передающую классическую музыку станцию, вещавшую с вершины горы Вашингтон, но сегодня ее отец, казалось, наслаждается этой музыкой, прищелкивая пальцами и подпевая в такт. Слушая «Ты принадлежишь мне», он обнял Джесси и прошелся с ней в танце по террасе. Джесси собралась пообедать в три тридцать, почти за час до солнечного затмения, и пришла спросить отца, будет он есть один бургер или два.