Елена Блонди - Княжна

Спохватившись, под пристальным взглядом Фитии, снова повернулась к Ахатте. Та лежала неподвижно. Вскочив с табурета, Хаидэ тихо подошла и, наклоняясь, прислушалась. Вернулась к сидящим, взяла поданный нянькой бокал с вином.

— Дышит глубоко. Спит. Я благодарю тебя, мудрый. Ты спас мне сестру.

— Еще нет. Она будет болеть, но ты сбережешь ее. Смотри за ней сама. И мать трав пусть помогает тебе.

Поднявшись, подошел совсем близко и нагнулся к уху Хаидэ, прошептал:

— Девочку к ней не подпускай.

— Что? — от мужчины пахло свежим потом и немного пряностями, странный запах чужой земли, неизвестный здесь. Хаидэ подумала, надо узнать, что это, чем, чтоб иметь у себя этот запах, всегда, чтобы…

— Ту, что была на пиру.

Прогнав глупые мысли, глянула в угол. Анатея, заснув сидя, привалилась к стене, вытянув худые ноги. Гайя сидела на скрещенных ногах и неподвижно смотрела перед собой блестящими черными глазами. А Мератос, обняв руками колени, следила за хозяйкой. Глаза ее тоже блестели, и казалось, вспыхивали всякий раз, когда жрец заговаривал с госпожой. Она кивнула.

— Хорошо.

И голосом погромче велела:

— Сядь, жрец, отдохни еще. Выпей вина, во славу Диониса.

— Ты добра, моя госпожа.

«Моя…» Слово пахло теми же пряностями. Хаидэ подумала растерянно, столько всего надо спросить у него. Как он сказал, история долгая и он расскажет потом. Когда потом? Если его увезут! Флавий, чтоб его сгрызли степные гады… Не давая себе времени на колебания, быстро спросила, не слыша своих слов:

— Ты сказал, расскажешь потом? Когда наступит твое потом, жрец?

— Тебе решать, госпожа доброе сердце.

— Но я…

Она хотела сказать, что ничего решить не сможет, он чужая собственность. Хаидэ начнет хлопотать, и все поймут, что она хочет… А что она хочет?

— Решать тебе, — повторил он и откинулся к стене, положив ногу на ногу. Руками держал под донце глиняную чашу и медленно отхлебывал терпкое красное вино, — и думать тебе.

— Я подумаю, — она услышала, как Фития выразительно вздохнула.

Уже пора было говорить «прощай» и, велев одарить врачевателя за помощь, приказать стражнику увести его к Флавию. Но она не могла. За окном пересвистывались сонные стрижи в прилепленных под крышей гнездах, и медленно наливалось светом утро.

Хаидэ поднялась и, пройдя мимо сидящего мужчины, окликнула неподвижного стража на лестнице.

— Забери раба. Фития отопрет вам пустую кладовку. Возьми на заднем дворе овчины и покрывало. Он будет спать там.

— Моя госпожа, а… — раб поклонился, колеблясь продолжить фразу.

— Флавий вряд ли проснется раньше полудня, а потом мужчин ждет обильная еда и новые развлечения. Я позабочусь о том, чтоб тебя не наказали. Фития скажет хозяину, что ты исполнял мой приказ. Подожди. Вот.

Она сунула в руку охранника несколько медных монет, достав их из мешочка, лежащего на полке. Тот закланялся, как глиняная кукла с привязанной головой. Поклонился и жрец, поставив чашу, пошел следом за своим стражем. Когда мужчины вышли на лестницу, спросила:

— А чем закончилось все, там в храме?

— Я — здесь. И я — раб.

Двое, мелькнув спинами, скрылись за поворотом узкой лестницы, а измотанная Хаидэ, отпустив рабынь, вернулась в покои, и легла на приготовленную нянькой на полу жесткую постель. Укрылась вышитым покрывалом. Закрывая глаза, наказала себе думать об Ахатте, о том, что же случилось с ней, такое страшное и необратимое. Но засыпая, снова увидела улыбку, что появлялась одновременно на губах и в глазах, увидела смуглое лицо с точными, будто вырезанными из камня, чертами. «Его бог должен быть похож на него. И должен быть — такой же. Умный. И добрый…»

Ночь уходила, как уходит она всегда, растворяясь в море, унося в воду темную синеву, и взамен сонные стрижи насвистывали свет. Сперва неяркий и бледный, он оттеснял темноту постепенно, казалось, ночь еще может вернуться. Как иногда кажется, что можно повернуть вспять время и пережить его заново.

Или не пережить, а остаться на берегу узкой речки, память о которой пришла и сделала прошлое почти настоящим. Остаться там, где на прозрачной воде плывут и плывут тонкие лепестки сливы.

Застыть, как на берегу сухой ствол, единственный неподвижный и не меняющийся. Потому что все вокруг плыло и шевелилось: вода, солнце, кидающее лепестки света на мелкую рябь, слетающие с деревьев цветы, похожие на кусочки дня; чиркающие воздух птицы…

Застыть и остаться. Чем, сухим бревном?

Хаидэ повернулась на постеленных на полу матрасах и, приподнявшись на локтях, посмотрела в сторону кровати. Ножки в виде львиных лап чернели, храня под собой темноту, будто ночь уползла под сбитое покрывало и легла там, внизу, выжидая когда кто-то спустит с постели голую ногу. Но на покрывалах, разметав по вышитым подушкам черные волосы, лежала Ахатта и не шевелилась. Только в откинутой руке поблескивало яркое стекло. Хаидэ в заботах забыла про отданную подруге на хранение игрушку. И спросить египтянина времени не было, да и неважно это, пусть спит и выздоровеет поскорее.

На фоне светлой стены клонился черный силуэт сидящей Фитии. Хаидэ позвала шепотом:

— Фити… Иди поспи, я посижу.

Нянька, не ответив, махнула рукой, мол, спи. И Хаидэ снова откинулась на скомканный старый матрас, стала смотреть на потолок, расписанный волнами, кораблями и морскими жителями. Вон, у стены воздел трезубец Посейдон, а за его плечом, поддерживая складки синего плаща, стоит Фетида, прижимая к груди другую руку. Плащ ниспадая, раскинулся, и складки его плавно переходят в морские волны.

Боги моря сильны здесь, думала Хаидэ, и сквозь полузакрытые веки смотрела, как зашевелилась вода, полоща края одежд богини, а из волн у ее босых ног вынырнули дельфины, понеслись к окну с распахнутой на нем шторой. Боги и дети их, морские духи и маленькие божества, которыми населили эллины весь мировой океан, в мгновение ока переносятся от берегов Эллады к берегам яркого моря, которое эллинам кажется совсем северным. Но для Хаидэ эти боги были не более оживающих в дремоте картинок на стенах. Зубы Дракона чтили другого богов. И своего одинокого бога почитал странный жрец из далекого Египта, которого она впервые увидела полдня назад, а кажется, всегда был рядом.

А еще есть боги, предназначенные в жертву, напомнила она себе о полумесяцах шрамов на груди Ахатты. И — убийцы богов. Что же случилось с женой Исмы Ловкого? И что случилось с ним, если его жена в грязных мужских одеждах, пропитанных потом и тоской, крадется ночной степью и, проскользнув мимо недремлющей стражи, оказывается в конюшне Теренция?

Она села, откидывая покрывало. И тут же в углу сверкнули глаза Гайи, та сидела на корточках, сложив руки на коленях, и смотрела перед собой в наползающий день. Теперь уже Хаидэ махнула рукой, приказывая той оставаться на месте. Черный блеск исчез, рабыня закрыла глаза. Встав, Хаидэ подошла к сидящей Фитии, положила руку на острое плечо.