Составитель не указан - Зловещие мертвецы (сборник)

— Ах, Бен, мы ждали тебя целый день. Где ты пропадал?

Мне стоило бы задуматься тогда, как она узнала, что я вернусь, и откуда ее отец знал, что написано в бумагах, даже не читая их. Стоило бы, но я не стал…

Уже минут двадцать Бен не притрагивался к своему стакану. Широко раскрытые глаза уставились в пространство за моей спиной.

— Старик вышел из дома, — проговорил он, — и Софи присела на кушетку. Неожиданно до меня дошло, что происходит. Все безумные желания, что кипели внутри, ударили мне в голову. Отвесив по дороге добрый пинок старому креслу, я подошел к Софи, сел рядом и крепко обнял ее. Она резко отодвинулась от меня.

— Не хватай меня так, — сказала она. — Я хочу принадлежать тебе.

Она улыбнулась, обвила мою шею руками. Я подхватил ее и сжал так, что почувствовал все ее тело, от губ до ступней.

— Ты хочешь меня? — прошептала она.

— Как никогда, — прошептал я в ответ и сжал ее еще крепче.

— Ты в самом деле этого хочешь? — повторила она.

— Что за глупый вопрос?

— Будь внимательнее к своим словам, — прошептала она. — Ты должен желать только меня. Всю без остатка. Навсегда.

— Черт побери! — взорвался я. — Ты знаешь, как я хочу тебя!

— Повтори.

— Я хочу тебя. Хочу! Всю без остатка!

— Мы вместе! — прокричала она что было сил. — Мы вместе!

Я впился в ее губы, чувствуя, как в поцелуе сливаются наши тела. На мгновение мне показалось, что я ощущаю ее зубы позади моих зубов, ее губы возле самого горла. Обхватив меня руками, она прижималась до тех пор, пока ее грудь не прожгла мои ребра. Я уже не мог определить, где кончается ее тело и начинается мое. Все время Софи, не переставая, продолжала кричать: «Мы вместе! Мы вместе!» — словно потеряла голову от страсти.

Все поплыло у меня перед глазами, с минуту или больше я ничего не соображал, а когда пришел в себя, то не поверил своим глазам. Джо, я стоял посреди комнаты, обнимая самого себя!

Софи исчезла. Не помня себя, я обыскал весь дом.

— Софи! Софи! — кричал я.

— Я здесь, милый, — отозвался ее голос. И она снова начала кричать: — Мы вместе! Мы вместе!

Я метался по комнатам как сумасшедший. С крыльца на кухню, с кухни обратно в спальни. В доме не было ни души, Джо! Однако я отчетливо слышал ее голос.

— Где ты, Софи? — крикнул я. И она ответила:

— Я здесь, милый. Внутри тебя. Теперь я твоя, навеки!

Бен медленно поднялся из-за стола; на лбу и шее набухли синеватые вены.

— Внутри меня, — прохрипел он. — Она сидит там с того самого дня. Я хочу, чтобы ты застрелил нас обоих, пока она пьяна. Чарли Ньюфилд умолял меня сделать то же самое в тот вечер. Убей меня и ее, пока она не протрезвела и не свела меня с ума!

Он выхватил из кармана пистолет и со стуком бросил его на стол.

— Убей нас! — приказал он, глядя мне в глаза.

Меня окатило холодным потом. Бен издал короткий хрип и свалился на пол. Спиртное наконец подействовало на него.

Когда я приложил ухо к его груди, то едва различил удары сердца. Позвонив доктору Троттеру, я вернулся, чтобы перетащить Бена на кушетку.

Мое телосложение никак не назовешь хрупким, однако могу поклясться, что мне с трудом удалось сдвинуть Бена с места. Словно его прибили гвоздями к полу. В этот момент я вспомнил, что он говорил мне о своем весе. Если из полутора центнеров вычесть восемьдесят пять килограммов (ровно столько на первый взгляд весил Бен), останется шестьдесят пять — вес молодой женщины… потрясающей девушки вроде Софи Ламберт…

В эту же ночь я уехал из города. В мои планы входило вернуться на следующий день обратно, однако я так и не решился это сделать.

А вчера я получил письмо от Джесси Армстед, бывшей домохозяйки Бена. Она пишет, что две недели назад Бен скончался в государственной психиатрической клинике, а его лесопилка отошла старому Ламберту. Софи снова вернулась в город.

Говорит, что гостила у родственников в Чикаго.

В полусне Говард услышал жужжание. Это был тонкий, неуловимый шум, еле достигавший порога сознания Какое-то мгновение Говард сомневался, возник ли звук из сна или из яви. В последнее время ему часто мерещились странные шумы. Да он и сам производил их. Его кашель по ночам раздражал Аниту, но ее все время что-нибудь раздражало, а бесшумно кашлять он не мог.

Звук нарастал, и теперь Говард знал наверняка, что бодрствует. Влажные простыни облепили тело; руки, шея онемели от долгой неподвижности.

«З-з-з-з».

Говард открыл глаза и огляделся В комнате серел полумрак, нарушаемый яркими лучами калифорнийского солнца, проникавшего через щели в жалюзи. Воздух прогрелся, достигнув температуры включенной духовки На креслах рассыпалась скомканная одежда, сквозь дверной проем была видна немытая посуда, горой сваленная в мойке на кухне. Потемневший от времени платяной шкаф, словно гильотина, навис над кроватью. Говард перевернулся на другой бок. Анита тревожно пошевелилась рядом. Среди разбросанных на письменном столе бумаг на него неприятно оскалилась пишущая машинка: темный зев пустой каретки и пыльные ряды клавиш-зубов.

– Клавиш-зубов. – Говард удовлетворенно хмыкнул. – Да ты настоящий писатель, старина, когда проснешься!

Сон больше не шел. Говард поворочался, проклиная жужжащее насекомое. Чертова муха! Как она влетела сюда через закрытые окна? Наверное, Анита опять открывала форточку после душа? Сколько раз просил ее не делать этого! Такая духота на улице.

Говард присел на кровати. Жужжание раздавалось совсем рядом. Он осмотрелся. Солнечные лучи поблескивали на металлических бигуди на голове Аниты, от ее волос пахло яблочным шампунем. Полоска света оттеняла морщинки на шее, выделяя сидевшую там жирную муху.

Вначале он принял ее за родинку, однако родинки не ползают и не шевелят лапками. Тем более родинки не могут жужжать! На шее Аниты сидела самая настоящая жирная муха, без сомнения. Без особо теплого чувства он оглядел жену: сварливое создание, вечно лезет в его дела, требует к себе внимания, а теперь еще эта дрянь на шее…

Он осторожно приподнял ладонь. Хлоп! Говард не почувствовал удара. Солнечный свет за окном померк перед вспышкой Анитиного гнева:

– Негодяй! Ты хотел убить меня!

Анита настолько разъярилась, что наградила мужа парой супружеских оплеух, после чего в слезах заперлась в ванной. У Говарда онемели челюсти от бесконечных оправданий, что он и в мыслях не держал ничего плохого. Скандал постепенно утих, однако утро было непоправимо испорчено. Оставалось только одно: одеться и выйти из дому. Если он пропустит вдобавок назначенную на десять часов встречу, этот день станет самым черным днем в его жизни.

Возникла новая проблема: пойти перекусить в ближайшей пиццерии или побриться, пока еще есть время? После двухминутного раздумья он выбрал второе, стрелки часов неумолимо приближались к цифре десять, и от внешнего вида очень многое зависит.