Сергей Дегтярев - Зло (сборник)

В следующее мгновение санитарам удалось отворить дверь, и они ворвались в помещение. В углу сжался в комок худощавый юноша с разбитым в кровь лицом. Тело лихорадило, била крупная постоянная дрожь, полосатая одежда была пропитана потом, местами виднелись густые алые пятна. Пациент всхлипывал, хрипел и раскачивался из стороны в сторону, как маятник. Безумный взгляд был направлен сквозь санитаров, словно человек не видел людей в белых халатах.

Вбежавшие люди связали руки, уложили на кровать, поставили юноше укол и вызвали по рации главврача.

В палату зашёл пожилой мужчина в белом распахнутом халате, оглядел помещение, и, цокая языком, приблизился к кровати.

— Очередной припадок, профессор, — обратился к вошедшему мужчине один из санитаров. — Уже третий за две недели. В остальное время больной ведёт себя вполне адекватно…

— Евгений Штольм… — задумчиво протянул профессор, разглядывая пластиковую карту болезни, — переведён из Германии три недели назад. Да, я сам принимал этого больного, помню, помню. С завтрашнего дня занимаюсь им сам.

— Он как будто пытался разбить себе голову, — санитар промывал раны в области черепа. — Мы дали галоперидол с аминазином, Геннадий Михайлович.

— Хорошо, завтра начнём…

Так уж получилось, что я с детства тянулся к клинической психологии, а точнее, к психиатрии. Мне нравилось читать книги, посвящённые этой науке, разбирать отклонения в сознании людей, пытаться понять, что же способствует изменению человеческого сознания. Искривление восприятия, влияющее на поведение человека, поступки, которые нельзя объяснить привычным пониманием мира. Мой отец, известный врач, подогревал моё стремление к изучению психиатрии. Впоследствии я забросил это увлечение и выбрал путь журналиста, хотя, обучаясь в университете, частенько писал статьи о некоторых пациентах, благо для меня всегда был карт-бланш в местной психиатрической больнице, где и работал главным врачом мой отец, профессор Александров.

После окончания университета я решил исколесить Европу. В деньгах нуждаться не приходилось, благодаря отцу, поэтому занимался исключительно любимым делом: брал интервью и искал необычное и необъяснимое везде, где только мог. За пять лет путешествий мало бывал на родине, предпочитая запад с его устоями и нравами. С отцом созванивались постоянно, часто делясь интересными событиями, рассказывая друг другу новости и просто болтая. Однажды он рассказал мне о пациенте, переведённом из Германии, о необычном случае шизофрении. Тогда это не слишком заинтересовало меня — тяга к психиатрии уже практически иссякла, и интерес я проявлял к другим областям. Хотя тут пришлось невольно заинтересоваться, настолько возбуждённо рассказывал старик о больном.

В ходе врачебной практики ему много раз случалось сталкиваться с проявлением шизофрении у пациентов. Но никогда до этого не приходилось работать с таким больным, как Евгений Штольм: он был исключением из правил и не поддавался никаким классификациям. Физически истощённый молодой человек, живущий только одним — своими снами. Отец рассказывал про рисунки пациента, про сеансы с ним. Всё чаще в разговорах он стал упоминать Штольма.

Константин Григорьев, друг отца, активно помогавший ему в исследованиях, сообщил мне об уходе его из клиники. В то время я находился в Штатах. Приехать у меня не получилось из-за загруженности. Я лишь поздравил Григорьева с занятием должности главврача и полностью одобрил выбор профессора Александрова, так как лучшей кандидатуры на это место было не найти. А через полгода меня настиг звонок Константина Сергеевича, сообщившего о смерти отца: инфаркт застал старика ночью. Прилететь на похороны у меня также не получилось, хотя и клял себя последними словами. Приостановить обучение было невозможно.

Освободившись только через полгода, я прилетел узнать о пропущенных событиях. Вот тогда и заинтересовался Штольмом всерьёз. Все записи, которые вёл отец, были им уничтожены по неизвестной причине. Даже не будучи журналистом, я бы не смог пройти мимо такого, а при моей профессии интерес воспалился нешуточный. Хотя всё же главной причиной этого стал неожиданный уход старика от дел клиники и последующая его смерть. Спустя некоторое время после начала сеансов отец завершил лечебную практику ввиду плохого самочувствия, а ещё через полгода умер. Я не мог понять, так как он никогда не жаловался на проблемы со здоровьем. Я был убит горем, но решил заняться пациентом, начав заново исследования; а главное — хотел продолжить дело отца, стремясь понять причину его смерти. Глубокое изучение истории болезни Штольма неожиданно дало интересные результаты.

Всё началось много лет назад, в юности Евгения. Однажды во сне к нему пришли видения. Они настолько сильно въелись в мозг тринадцатилетнего подростка, что он так и не смог справиться с бунтом сознания. Ужас, наложивший отпечаток на душу семнадцать лет назад, остался несмываемым. Изменения со временем завладели даже самыми потаёнными уголками его сознания. Воспалённое воображение Штольма рисовало сводящие с ума образы — жуткие картины обретали жизнь в его голове. Кошмарные создания, порождения его мозга, звали больного с собой, обещая вечное блаженство… Он называл их отражениями.

Спокойно сидя напротив в кресле, Евгений смотрел на меня проницательными глазами. От этого по коже невольно пробегали мурашки, никогда прежде я не испытывал такого ощущения. Штольм не отрывал от меня взгляда, и вёл разговор лишь ему известным путём:

— Вы живёте в привычном мире, боясь его изменений. Всё, что выходит за рамки, становится кошмаром, от которого вы хотите избавиться. Бежите, спотыкаясь от действительности, пытаетесь отгородиться от неё возведёнными стенами неверия и прагматизма. Стараетесь вписаться в установленные рамки жизни, в то, что принято считать нормой, совершенно выбрасывая из головы извилистые пути реальности, и не только нашей. Глядя вам в глаза, я вижу вашего отца. Вы так сильно похожи друг на друга! — сказал мне тогда Евгений. — Профессор Александров тоже был увлечён моим синдромом, как он это называл. Было очень интересно следить за ходом его исследования, если вы понимаете, о чём я.

Ощущение нереальности происходящего начинало меня захватывать. Впечатление складывалось такое, будто управлял нашей беседой не я, а пациент.

— То есть, Евгений, хотите сказать, что ваши видения есть нечто существующее и такое же истинное, как и мир, который нас окружает? Расскажите о них.

Больной изменил позу в кресле, слегка подавшись вперёд. Глаза заблестели, а руки крепко ухватились за подлокотники сиденья. Долгим испытующим взглядом осмотрев меня с ног до головы, будто видя впервые, он улыбнулся, скривив губы: