Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

***

«Недотрога» вылезла из ванны, обтёрлась ярко-красным махровым полотенцем, без всякого выражения глядя на своё отражение в зеркале. Собственное тело устраивало её ровно настолько, насколько может устраивать что-то всё ещё формирующееся, изменяющееся. По крайней мере, у неё не было к нему претензий. Но, несмотря на все, уже довольно заметные, изменения, она ещё не ощущала себя… созревшей, что ли. Она просто чувствовала, что ещё «не пора». Хотя некоторые девчонки в летнем лагере и утверждали, что уже «в самый раз», и рассказывали, это «здорово и кайфово», она, с другими такими же «тормозными», тихо решила, что пока это не для неё.

Натянув не доходящую до колен ночную сорочку, которая упрямо налипала на всё ещё влажное тело, завёртываясь в жгут и отказываясь расправляться, она принялась расчесывать свои светлые волосы щёткой. Сорочка с большим квадратным вырезом была ей немного великовата, поэтому в процессе расчёсывания, от движения левой руки, правая бретель так и соскальзывала с гладкого плеча. «Недотрога» улыбнулась, когда ей в голову пришла мысль, что это выглядит, наверное, довольно эротично, и если бы кто видел… Ага, щас! Много чести будет.

С самого детского сада ей приходилось сталкиваться с этими раздражающими приставаниями некоторых пацанов; от робких «Ну, покажи, чё ты!», до наглого задирания подола и запускания рук в… «куда нельзя». Именно понимание, что «туда нельзя», а не что-то противное в ощущении этих прикосновений, вызывало злость и обиду. Вообще-то, в физическом контакте с другим человеком могло быть и что-то приятное, непонятно почему, но приятное.

Например, когда в детстве её играючи тискал дядя – «ну очень» младший брат мамы, – это было… забавно, наверное. Сейчас она вспоминала, что он её только обнимал, но никогда, даже шутя, не поглаживал её по ногам или попке, что для некоторых взрослых, особенно пожилых – в порядке вещей, и была признательна ему за это. И когда она начала «взрослеть телом» ей показалось, что только он отнёсся к этому как надо – общение между ними перешло на какой-то другой уровень; он, кажется, первым признал её взросление не чисто физическим процессом, но и взрослением её как личности. Конечно, все тисканья тут же прекратились. Только однажды, когда они довольно долго не виделись, при встрече он тогда не заметил, что у неё уже начала расти грудь, и привычно обнял её, крепко прижав к себе. Было немного больно, но терпимо, и она не стала отстраняться, чтобы не смазать искреннюю радость от встречи. Потом, естественно, всё было замечено и «оценено» должным образом.

Поэтому именно у него она однажды спросила, почему эти «пацаны-придурки» всё время руки распускают. Он ответил честно:

«Потому что „очень хоца“. Да и чертовски интересно».

Она фыркнула:

«Интересно им! Какой интерес в том, чтобы задрать девчонке подол и увидеть, какие на ней трусы? Или лапнуть за задницу, или даже достать до „того самого“ на какие-то мгновения. Что им в этом?».

«Сознание. Сознание того, что „достал“ до желаемого, но запретного».

«Но ведь это глупо!».

Он пожал плечами:

«А кто сказал, что человеческая природа – идеальна? А это всё заложено от природы в бессознательную, инстинктивную часть человеческого мозга. Этого нельзя объяснить. Вот я, например, сколько себя помню – мне всегда нравились девочки; они постоянно меня интересовали. При этом даже в самом раннем возрасте у меня было понятие о том, что вот эта девочка красивая, а вон та – не очень, или „совсем уродина“. И откуда у, скажем, шестилетнего пацана понятие об эстетических стандартах красоты? Совершенно непонятно».

«Но ведь не все так делают. Значит – этого „хоца“ не всем, а только отдельным придуркам?».

«Хоца» подавляющему большинству. Просто кто-то – сдержанный, кто-то – просто очень скромный, а кто-то – достаточно умён, чтобы удовлетворить свой интерес, так сказать, по-тихому».

«А ты тоже задирал девчонок?», – спросила она, хитро прищурившись.

Он довольно смешно изобразил смущение, начав ковырять пальцем обивку дивана:

«Вообще-то, я был довольно скромным и стеснительным мальчиком. – Он выдержал паузу, а потом выпалил – Но не настолько, чтобы иногда…».

Она рассмеялась и игриво толкнула его обеими руками:

«Всё с тобой ясно, тихоня фальшивый!».

После того разговора она, однако, отнюдь не стала относиться к подобным выходкам терпимее или, тем более, снисходительно-разрешающе. Напротив, один особо наглый «приставала» получил от неё нехилую трёпку. Кстати, отбиваться от наглых приставаний её научил тот же «прикольный» дядя, которого она звала по имени, и никогда на «вы», потому что это у неё не получалось с самого детства. Подумаешь, разница в тринадцать лет!

Так вот, он ей объяснил, что общеизвестный «антимужской» приёмчик «вдарить промеж ног» не всегда может получиться как следует, а следовательно – иметь должный эффект. Но если и применять его – то бить не коленкой, а рукой. Но надёжней, если ты в туфлях, садануть ногой по щиколотке противника; там практически ничем не защищённая кость – поэтому мало не покажется. Так же можно было рвануть ногтями крыло носа или бровь; от резкой боли «лапы лапающие» инстинктивно взметнутся к лицу, дав ей возможность вырваться и убежать. В крайнем случае, можно ударить головой ему в лицо. Но главное – при первой же возможности бежать.

Он рекомендовал ей сначала предупредить нахала о том, что или он отстанет, или же ему будет плохо. Конечно, вряд ли это подействует, но зато после этого она заимеет полное право отделать его «под Хохлому». Что она и сделала с тем мерзавцем, который зажал её в одной из школьных подсобок и попытался залезть к ней в трусы. Казанова недоделанный! После этого её репутация «недотроги» стала абсолютной, что её вполне устраивало.

При этом нельзя сказать, что представители противоположного пола не интересовали её вообще. В их подъезде жил парень – правда, ему было уже за двадцать – и с ним у неё было связно что-то смутно-приятное; неконкретная тёплая эмоция, нечто, исходящее изнутри и вызывающее какие-то пугающе-приятные ощущения где-то… где-то «там». Её радовали не сами мимолётные встречи с ним – при этом она старательно оставалась просто соседкой по подъезду, – а воспоминания об этом, которые довольно долго сохранялись в её памяти как цветные фотографии.

Все знали, что он – «жуткий бабник», что «девок он поимел не мерено». Ну и что! Ведь он такой красавчик! Не удивительно, что с ним хотят… быть. Ей бы тоже хотелось… нет, не «этого». Вот бы просто обняться с ним и… ладно, поцеловаться. Чёрт! Ведь она ещё не разу не целовалась «по-настоящему». Говорят, это – приятно. Да и обнималась она только с родственниками. Ведь наверняка есть разница. Вот бы…. А иногда у неё возникал вопрос к самой себе – а могла бы она, если бы он захотел (а ведь наверняка…), позволить ему что-нибудь «такое»? Нет, не в смысле… а там… ну… чуть-чуть… нет, наверное, это – слишком… хотя.… Но она гнала это от себя, поскольку не сам вопрос, не самовольно вырывающейся ответ на него, её не устраивали.