Сергей Саканский - Амамутя. Путь огненного бога

Вскоре они въехали в Калязин. Город, как всегда рассмотреть не успели, лишь увидели издали колокольню, бесконечно падающую в искусственное море. Гостиница в черте города была всего одна. На этот раз Делла потребовала отдельный номер.

Утром Иван постучался в ее комнату и нашел девушку растерянной и подавленной. Она сидела у окна и смотрела с высоты на сонный город. Оглянулась на вошедшего Ивана и снова уставилась в окно, сложив руки на груди.

– Это не древняя библия угрешей, – сказала она. – Это книга, написанная Дереком.

– И что же написал художник?

– Многое. В том числе, и о самом главном.

– О конце света?

– Да.

Казалось, надо клещами вытаскивать из нее каждое слово.

– Ну, и… – с наигранной бодростью проговорил Иван. – Когда намечается конец света?

– Никогда, – сказала Делла, опустив голову.

– Выходит, зря мы с тобой по реке куролесили?

– Не зря, – сказала Делла.

Она подняла голову, и Иван только сейчас увидел, каким измученным было ее лицо. Не просто от бессонной ночи. Что-то она все же узнала из этой книги, нечто потрясшее ее до глубины души.

– Я голодна, – вдруг сменила она тему, быстро поднявшись. – Пойдем где-нибудь позавтракаем, а?

Недолго поколесив по городу, они нашли приличный ресторан. Сидели на открытой веранде, хорошо была видна гладь реки. Иван вспомнил их первую встречу в Москве, также в открытом ресторане, только над другой рекой. Казалось, это было бесконечно давно.

– Конца света не будет, – проговорила Делла, позвякивая ложечкой в чашке, – потому что он уже произошел.

– То есть?

– В двенадцатом году весь мир бредил концом света. Но бредил как-то несерьезно, без паники. В сущности, никто в это предсказание не верил. Но Амамутя уготовил для нашей планеты иную, боле страшную участь, чем ожидание апокалипсиса.

– Что такого там прочитала, скажи толком!

– Вспомни картины Дерека. То, что там изображено, и есть реальность. А это, – Делла повела рукой в сторону реки, – просто иллюзия. Вот о чем он хотел поведать в своих картинах.

– Иллюзия? Кому это нужно, для чего выстраивать эту иллюзию?

– Ни для чего. Думаю, никто не делал этого специально. Нет никакого огненного бога. Человеческие сознания сами создали это. Когда взорвалось Солнце. Планета была уничтожена, но сознание людей – нет. Люди даже не заметили этого, заменив реальность на галлюцинацию. И для всех нас по-прежнему существует и небо, и вода…

Иван посмотрел по направлению ее взгляда. На долю секунду ему показалось, что картинка дрожит и рвется, а за ней проступает море огня… Ничто не противоречит этой версии. Ее нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Наш мир не настоящий, мир давно разрушен, поскольку звезда, которая давала ему жизнь, взорвалась. Солнце превратилось в красный гигант. Его оболочка теперь простирается далеко за орбиту Земли. Планета погибла в этом катаклизме, обратившись в пар из химических элементов и систему энергетических полей. Эти поля, эти пламенные змеи – и есть наши сознания или одно всеобщее сознание, но оно отказывается верить в страшную тайну, а продолжает галлюцинировать мир – в том виде, какой ему удобен и привычен. Вот в чем заключалась истина, которую несли миру угреши – истину о том, что мира больше нет. Конец света уже произошел, а значит – никакого конца света больше не будет.

Они сидели на лавочке, над местным диком пляжем, сегодня безлюдным. Вдали струились первые огни Калязина, бледные на фоне розового неба, где только что село солнце, и можно было еще проследить его наклонный путь под краем планеты.

– «Молодость свою отдай свету, и пусть солнце возьмет, чтобы вернуть обратно, молодость твою», – процитировала Делла. – А ведь это пророчество сбывается. Амамутя – солнце. Ты, хоть и не совсем настоящий, но Амамутя.

– Да и мой иероглиф – жизнь, похоже также вполне отпечатался, – сказал Иван. – Я, кажется, обрел мою жизнь. Моя жизнь – это ты.

Делла глянула на него с заговорщицким блеском в зрачках, отражающих дальний берег.

– Посмотри, как красиво, – сказала она, указав ладонью на огни.

Город на другой стороне реки с каждой минутой погружался в темно-багровый сумрак, что было любимым цветом этой удивительной девушки. Движущиеся галогены автомагистрали, уличные фонари рядами, вспышки электросварки на какой-то стройке, – все это вместе напоминало продуманную композицию, вроде мастерски обустроенной новогодней елки.

Впрочем, ничего этого нет, вся эта красота – лишь плод коллективного творчества сознаний. И все же, оно существует. Как существует, скажем, картина художника.

– Пусть наш мир и не таков, каким кажется, какое до этого нам с тобой дело? – сказал Иван, нащупав в темноте ее руку. – Вот я, вот ты, вот наши пальцы. Мы такие есть и будем такими до самой смерти. Вместе.

Делла молчала.

– Вместе? – повторил Иван, уже не утверждая, а спрашивая, и через несколько секунд ожидания, которые показались ему вечностью, полной света и огня, услышал короткий, едва слышный выдох:

– Да!

Делла высвободила руку, села на топчане, обхватив колени. Она смотрела на гирлянды городских огней, огни отражались в ее глазах.

– Вместе, – сказала она. – Как два злодея, повязанные общей тайной.

По легкому дрожанию ресниц, взгляду, обводящему вещи как будто поверх их сущности, Иван понял, что в этот момент для ее красной тетради рождается новая поэтическая строка.

Все встало на свои места, все было решено, пророчество Амамути разгадано, и только где-то на самом краю его сознания шевельнулась смутная мысль… Дерек. Картины создал он. Предания угрешей собрал он. Книгу написал тоже он. Что, если пьяная выдумка Деллы и на самом деле была истиной? Не есть ли всё, что они искали этими летними днями – и тайна народа угреш, и конец света – лишь причудливая, больная фантазия одного человека?

Дерек платил за жилье и еду своими картинами. Он как никто другой понимал их ценность и понимал, что им не место в деревенских домах на берегу реки. Эти холсты принадлежат всему человечеству, мировой культуре. Каким-то образом они должны были попасть в музеи, стать общественным достоянием. Вот он и придумал столь витиеватый способ водворить свое искусство на надлежащее место. Создал шифр и даже целый язык, спрятал книгу. Сотворил целую систему легенд, которую люди приняли за религию, а самих себя – за избранный Богом народ… Впрочем, это всего лишь одна из версий реальности, которых может быть великое множество, – думал Иван, глядя на озаренный вечерними огнями профиль своей невесты.