Елена Гладышева - Проклятье на последнем вздохе или Underground

— Товарищ Ёлкин, я думаю, что на рыбалку, — постучала карандашом по столу, призывая родителей своих учеников вернуться мыслями к наболевшему, Тамара Терентьевна интонацией в голосе выделила слово «рыбалку», — вы сегодня ещё успеете.

А, если вы обижаетесь на недостаток внимания к вашей персоне, то говорю лично вам: проследите, что бы форменное платье вашей дочери стало на столько длиннее, чтобы по прошествии последующих девяти учебных месяцев Вера пошла в восьмой класс, а не в декрет!

Папа Ёлкин молча сел на место, тщетно пытаясь глубокомысленно проанализировать создавшуюся ситуацию.

— Да, если мы всё же перешли на личности, то у меня есть вопрос к Диминому папе: — Почему вы, уважаемый папа, не пришли на последнее школьное собрание в прошлом году? Ведь тогда стоял вопрос о том, что бы снова оставить вашего сына на второй год! Мы тогда просто дали ему шанс, заменив его честно заслуженные двойки на призрачные тройки! — Тамара Терентьевна всё же разглядела Димкиного отца, так старательно прятавшегося от неё всё время собрания за спинами других родителей.

— Я даже и не знал, когда это собрание было! — оправдался отец Михалыча.

— А Дима мне сказал, что поставил вас в известность, но вы тогда были, как бы по — мягче выразиться, — «не в форме».

— Не может быть! — возмутился отец Михалыча. — Наверно я тогда был. А где я был? — совсем запутался папа, но всё же ответил на свой вопрос: — Где — то был!

— Понятно, — учительница решила облегчить его страдания.

— Тамара Терентьевна, даю слово чести сегодня же выпороть этого «Павлика Матросова» готового заткнуть моей грудью любую амбразуру! — пообещал Димкин отец, сожалея о том, что не стал чинить забор, как просила жена, а решил отсидеться на собрании.

Тамара Терентьевна в этом случае решила заменить фразу «это не педагогично» на продолжительное молчание. Здесь был явно не тот случай, чтобы защищать интересы ребёнка.

— Если больше ни у кого нет вопросов, то до свидания, все свободны, — попрощалась с родителями Тамара Терентьевна. — А вы, Милёхина, задержитесь, я хочу с вами поговорить о Егоре.

Рита очень удивилась такому вниманию. Егор всегда учился хорошо и на его поведение в дневнике ни у кого не было жалоб. И, конечно, благодаря стараниям бабушки, форменные брюки у него были в полном порядке.

Тамара Терентьевна протёрла клетчатым носовым платком свои напоминающие линзы очки и взгромоздила их на свой немаленький нос.

Рита не могла не отметить, что училка просто обожала всё клетчатое, и от этого ей стало немного смешно.

— Рита, я хорошо знаю вашу семью. Вы помните: я учила и вас и вашу маму. Потом вышла на пенсию. А сейчас вот я временно замещаю, недавно заболевшую, классную руководительницу Егора. Я хочу сказать, что учу детей давно, но такого, как ваш Егор, встречаю впервые.

Обычно в тринадцать лет дети вступают в переходный возраст и становятся непослушными, дерзкими, теряют успехи в учёбе и это нормально! А Егор, — на минуту задумалась Тамара Терентьевна, — он не меняется. Я его не понимаю. Конечно любая душа потёмки, но тут прямо чернее «чёрного квадрата» Малевича.

Он будто родился взрослым. Пусть учёба даётся ему легко, но с природой не поспоришь. Маргарита, — она внимательно посмотрела на ничего непонимающую Риту. — Из таких детей обычно вырастают либо гении, либо злодеи!

Я ни в коем случае не хочу вас обидеть! Поэтому не будем столь категоричны, но станьте внимательнее к сыну, постарайтесь понять его интересы, войдите в курс его жизни. — Учительница старалась вложить в каждое своё слово максимум убедительности.

— Я вас поняла, Тамара Терентьевна, — встала в позу Рита. Её уже раздражала бесцеремонность учительницы, с которой та старалась влезть в Ритины семейные дела. — Я учту ваши пожелания. Обязательно! Но сейчас я вас тоже хочу попросить или скорее поставить в известность, что мы всей семьёй уезжаем к нашим родственникам. Вы сами говорите, что Егор учится хорошо, значит, он может прогулять недельки две? А потом он учёбу нагонит.

Тамара Терентьевна с сожалением смотрела на, ничего не понявшую, Риту.

— В общем, я вас предупредила, чтобы вы Егора не потеряли, — заткнула, начавшую было возражать, учительницу Рита.

Она никак не могла осмыслить опасения Тамары Терентьевны.

— Я ведь уже не её ученица и пусть помнит о том, что Егор мой сын, а ей он всего лишь ученик!

Рита повесила сумочку на плечо и вышла «по — английски» не попрощавшись. Щёки у неё горели. Она чувствовала, как её нервы поднялись до потолка и у неё от злости сносит крышу. Ей было неприятно и непонятно то, почему Тартилла к ней привязалась.

Её высокие каблучки громко простучали по опустевшему коридору, который уже начала мыть пожилая уборщица.

Захлопнувшаяся за Ритой школьная дверь отсекла и оставила в школе все воспоминания, нахлынувшие было в душу.

Рита глубоко вздохнула, стряхнула с головы все проблемы и твёрдой походкой пошла к своему дому. Но ноги сами вывели её в парковую аллею. Возможно, подсознательно ей хотелось побыть одной.

Ведь, как говорил Альберт словами Марка Аврелия, «нигде кроме собственной души, человек не найдёт большей тишины и уверенности».

Очень кстати лавочки в парке ещё были почти пусты. Рита присела на ту, что стояла в тени, падающей от кроны разросшейся старой липы. Пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучи рисовали на земле пятнистые узоры.

— Зачем она хочет меня достать? — снова подумала она о Тамаре Терентьевне. — Единственный мой свет в окошке — Егор. Так надо и его загасить! — злилась Рита.

Какой — то молодой мужчина, прихрамывая и опираясь на трость, прошёл мимо Риты и поздоровался, но она так была занята своими мыслями, что не заметила его и не ответила.

— Сама всю жизнь прожила без семьи. И в школе её всегда считали самой вредной. Кусок змеи. Чего привязалась? Из — завести. Точно завидует! Такого как Егор ещё поискать надо!

С этой мыслью Рита немного успокоилась. И даже поздоровалась с двумя женщинами с её улицы, проходившими мимо, по всей видимости из бани.

— Какое красивое у Тони платье, — отметила Рита.

Воздух стал лёгким и прозрачным, а небо бездонно синим. Где — то в кронах деревьев защебетали птицы. И она заметила, что на постаменте, с которого раньше всех входивших в парк приветствовала посеребрённая статуя Владимира Ильича и, где через некоторое время после её демонтажа появилась написанная охрой фраза из фильма «Терминатор»: — Я скоро вернусь! — теперь согнулся, приготовившийся метнуть свой посеребрённый диск, «дискобол».

— Раньше он стоял у входа на стадион, — вспомнила Рита. — Там таких фигур, изображающих спортсменов много, одним больше, одним меньше, никто и внимания не обратит.