Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам

Со стороны реки поднимались бабы с коромыслами, где-то плакал младенец, мычал скот в холодных, насквозь пропахших мочой, хлевах. Из дома вышел Лучина, понёс бадью с рыбьими очистками на корм Большому-И-Старому. Возле жилища Отца Огневика пыхтела чёрным дымом дерновая чадница, в которой томились ровдуги. Рядом с чадницей две собаки с рычанием рвали старый, задубевший на морозе меховик. Чуть поодаль, в загоне, Сполох вытряхивал на грязный снег сено из мешка. Лошади сгрудились вокруг него, тянули длинные морды.

Подходя к женскому жилищу, Головня услышал доносившиеся изнутри звонкий смех и чей-то низкий голос. Нахмурился - кого ещё Лёд принёс? Очередного бродягу? С бродягами загонщики не ладили: слишком часто после их ухода в общине рождались дети, не похожие на своих отцов. Пламяслав говорил: "Общине нужна свежая кровь - без неё род киснет и хиреет". Он говорил это, поглаживая куцую бороду, а в глазах его загорались лукавые искорки. Он говорил: от кузнецов и следопытов не рождаются уроды. Всякий чужак чист перед Огнём.

Вход в жилище был завешен медвежьим пологом, изнутри шёл приторный запах копчёной рыбы и забродившего моняла.

Головня постоял, прислушиваясь. Потом откинул полог и ступил внутрь.

Так оно и было: возле очага спиной к нему сидел рослый мужик с чёрными от сажи ладонями, в щегольском тканом нательнике светло-серого цвета. Его волосы, длинные как лошадиная грива, буланой копной топорщились над костяным ободом.

Ещё один чужак. Кузнец или следопыт. В общем, бродяга. Все кузнецы - бродяги, лишённые общины. Свежая кровь, как говорил Пламяслав.

Перед чужаком полукругом расселись девки. Их было немного, пяток всего. Головня заметил в потном сумраке жилища Искру и пухленькую Огнеглазку, чуть подальше - двух маленьких дочур покойного Золовика-Короеда и рыжую Горивласу, совсем кроху, родившуюся без отца после праздника Огня, когда Артамоновы соседили с Павлуцкими и Ильиными. Позади девчонок, угнездившись на нарах, чинно восседала старуха Варениха: поглядывала сверху суровым оком, жевала смолу и сплёвывала её в коричневую сморщенную ладонь. Искра и Огнеглазка сучили нить: расщепляли зубами сушёные оленьи жилы и скручивали получившиеся волоконца на бедре, время от времени смачивая их языком.

На огне, прицепленный кожаными жгутами к перекладине под потолком, висел котелок, в котором булькало мутное варево. В липком сером пару болтались копчёные хариусы и караси, подвешенные на нитях из конского волоса. Под нарами виднелись берестяные туески и короба с резными завитушками и загогулинами, горшки из чёрной глины, в углу стояло деревянное изваяние Огня работы Жара-Костореза - высотой до пояса, изжелта-красное, с багровыми зрачками. Дальний закут был перекрыт ровдужным пологом.

Услыхав за спиной шум, чужак обернулся, вскинул мохнатые брови. Был он пятка на два зим старше Головни, бурые сильные пальцы сплетены на скрещённых ногах. Все глаза устремились на вошедшего, и загонщик криво ухмыльнулся, сразу почувствовав себя лишним.

- Каково вечеряете?

- Слава Огню, - улыбнулся чужак. - И ты подсаживайся.

- Искромёт нам байки травит, - оживлённо сообщила Огнеглазка.

Головня кинул взгляд на Варениху, но та смолчала - знать, улестил её чем-то чужак, иначе шиш бы он попал сюда. Загонщик опустил на него взор:

- Кузнец, что ли?

- Плавильщик.

Головня опять посмотрел на Варениху.

- Я войду?

Та приподняла пальцем губу, начала ковырять в зубах.

- Войди уж, коли пришёл.

Сделав несколько шагов, Головня остановился в поисках свободного места. Плавильщик подвинулся.

- Сигай сюда, друг.

Говор у него был необычный: мягкий, с проглатыванием звуков. Головня такого и не слыхал никогда. Должно быть, из дальних краёв прибыл человек.

- Ты голодный, небось? - продолжал Искромёт. - А ну-ка, девоньки, что у вас там есть... Метайте сюда.

И сразу несколько рук протянули загонщику туески с сушёной заболонью, толчёной рыбой и раскисшим в воде мхом.

- Ты, вроде, из сегодняшних загонщиков? - продолжал Искромёт. - Слыхал, вы встретили в тундре колдуна. Лихое дело!

- Лихое, - кивнул Головня, устраиваясь рядом с ним.

- От колдуна, говорят, хорошее средство - это вещь древних, - поучал плавильщик. - У меня-то, понятно, их нет, я с мерзостью дела не имею, но слухи по тайге бродят...

- Искромёт зовёт их артефактами, - вставила Искра, вся сияя от восторга.

Артефактами, значит, подумал Головня, с каким-то ожесточением смакуя про себя незнакомое слово. Поглядим, что тут за артефакты.

Он взял у девок толчёнку и моняло, начал жадно жевать, исподлобья поглядывая на Варениху. Как же она впустила этого Искромёта? Немыслимо, невероятно.

- Да и ни к чему они мне, - продолжал чужак. - Я знаю средство повернее. Такое, что ни одна зараза не пристанет.

- Какое? Какое? - загалдели девки.

- А такое: возьмите три сосновых шишки да суньте их на ночь под сани. И идите на боковую. Но спать нельзя! Если пролежите так до утра, никакой демон, будь он хоть сам Лёд, не будет вам страшен.

- И всё? - недоверчиво спросила Горивласа.

- Нет, не всё. Надо ещё за всю ночь ни разу подумать о зайце. Если подумаете хоть раз, всё насмарку. Такие дела.

Девки переглянулись. Варениха подозрительно приподняла мохнатое веко.

Чужак повернулся к Головне.

- А ещё слыхал, от вас старик в мёртвое место ушёл. Недобрый это знак. Совсем недобрый.

- Куда уж хуже, - буркнул Головня. - И так уже на одной заболони сидим.

- Знать, прогневался на вас Огонь.

- Выходит, что так.

Плавильщик осторожно глянул на него, моргнул - будто тень взмахнула крылом в глазах.

- Знаешь, о чём я думаю, парень?

- О чём?

- Старик себя в жертву принёс. Кабы не он, сожрал бы вас колдун с потрохами.

Головня пожал плечами. Вспоминать о колдуне не хотелось - будто ворошишь насквозь гнилое, червивое мясо.

Его одолевала досада. Не вовремя он пришёл говорить с Искрой, совсем не вовремя. Искромёт этот, да ещё Варениха над душой висит... Может, уйти?

А чужак продолжал беззаботно балабонить:

- Помню, отец мне говорил: "Счастливую я прожил жизнь. Под старость сохранил силы, что были в молодости". Это как же? - спрашиваю. "А так. Вон видишь, валун лежит под деревом? Я и в юности не мог его поднять, и сейчас не могу".

Девки грохнули смехом, а плавильщик объяснил:

- Это он к тому говорил, что не след людям хвататься за непосильное. Кем тебе предназначено быть на роду, тем и станешь. Да вот закавыка: когда родитель мой ушёл к Огню, я тот валун взял да и выворотил. А потом ещё и зашвырнул в ручей. А кабы не сказал он мне про него, я бы и стараться не стал. Значит, можем мы переломить судьбу, а?

- Потому ты и стал плавильщиком? - спросила Огнеглазка, сгорая от любопытства.