Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам

Головня слушал его, откинувшись спиной к деревянной стене, задумчиво крутя в пальцах висевший на груди кожаном чехольчик с пальцем Искры. На ярко-красном поясе, цокаясь, болтались фигурки серебряного тюленя, медного соболя и железной гагары. Глаза вождя мерцали холодным огнём. Увидев вошедших, он выслушал их нестройное приветствие и сварливо заметил:

- Вижу, не торопитесь. Или отвлёк от важных дел? Так уж звиняйте, что по пустякам тревожу.

Жар от страха онемел, стоял и хлопал глазами, а Лучина через силу произнёс:

- Прости... великий вождь.

Головня смерил их хмурым взглядом. Косторезу сразу вспомнился давешний сон о казни Сполоха, и голос вождя в голове снова прогремел: "Во имя Науки, великой и милосердной, мы отдаём этих людей, да насытится богиня их плотью, да утолит жажду их кровью...". И барабаны: бом-бом-бом, застучали в утробе.

- Ладно, садитесь, - разрешил вождь.

Родичи придирчиво осмотрелись, выискивая места попочётнее. Как назло, оба самых почётных места (по левую руку от вождя) уже были заняты, так что пришлось устроиться подальше, на подоконных нарах. Вошедшие распустили узелки на меховиках, обнажили узорчатые, с цветной бахромой нательники.

Головня хоть и был недоволен, но угощал роскошно: маслом, сливочной болтанкой с брусникой, стерляжьей строганиной, жареными рыбьими потрохами, даже мозгом из оленьих голеней. Сам ел мало, больше пил кумыс и заедал сушёной ягодой.

- Поведай-ка нам, Лучина, каково сходил на полдень.

Лучина, волнуясь, принялся сбивчиво рассказывать о сборе дани с общин, о мене с гостями.

- Встретились с ними на Чёрном берегу. За ладонный кус лазурита хотели с нас содрать два раза по пять пятков горностаев и песцов. Сошлись на четырёх пятках и ещё половине. За киноварь ломили пять раз по пять пятков. Знают, сволочи, чего у нас нет. Я им: "Шиш! Ни Льда не получите". Не сошлись мы, Головня... то есть, великий вождь. Говорят, опасно стало ходить по большой воде, пришельцы шныряют, проходу не дают. Вроде уже и к Большому Камню наведались. В страхе все. Слыхал также, что пришельцы себе у Лиштуковых гнездо свили. Костенковский вождь говорил.

- Ну и что ж, проверил? - хмуро спросил Головня.

Лучина озадаченно воззрился на него, облизнул губы.

- Нет. Да и с чего бы? Вождь-то чай врать не будет. А к Лиштуковым соваться... сам знаешь... - Он поёжился и умолк.

- Ну, ну, давай дальше, - нетерпеливо сказал Головня, отставляя кубок с молоком.

- Пошли берегом, всё лодки пришельцев высматривая. У них-то, ведаешь, лодки большие, ветром гонимые, с надутыми тряпками на столбах... Издали видать. Но не углядели ни одного. Я уж грешным делом на гостей подумал - мол, набивают мошну, хотят на нас поживиться. А тут глядь - эти самые гости и лежат на крутоярах. Немного, пятка не наберётся, а всё же! И железные бруски раскиданы. Только я брать не стал - грех ведь мёртвых обирать! Да и заговорены, может? Стану ещё скверну в стойбище волочь! Правильно, Го... великий вождь? - он искательно заглянул в глаза Головне, но тот молчал, непроницаемый как скала. - Говорю своим: видно, пришельцы вернулись, надо вождю сообщить поскорее. Вот и помчались в обратный путь. Ещё к Федорчукам и Воронцовым заглянули, собрали пушнину, всё как ты велел. И кору тоже... Для краски. Я помню.

Он умолк и тревожно посмотрел на Головню, выражение лица которого не сулило ничего хорошего. Понурился, принявшись мять рукав меховика.

- Всё что ль? - спросил вождь.

- Навроде того, - пожал плечами Лучина.

Головня молча жевал сушёную голубику. Остальные, чавкая, наблюдали за ним. Наконец, вождь спросил:

- Про Огонька-то спрашивал?

- Спрашивал. Никто не видал его.

- Значит, у Лиштуковых хоронится, - сделал вывод Головня. - Больше негде ему укрыться, грызуну проклятому.

Лучина натужно хохотнул, отчаянно прея в меховике.

- Да может, сгинул он давно? По общинам-то метаться - злым духам самая сласть...

Головня в ярости хлопнул себя по коленке.

- Привезёшь мне его тело, тогда только поверю. А до тех пор землю носом рой, но Огонька добудь. И вы все тоже ройте. - Он засопел, свирепо грызя ягоду.

Осколыш подал голос:

- Может, у пришельцев он?

- Может, и у пришельцев, - согласился Головня. - С этой сволочи станется. - Он вздохнул. - Люди нужны. Воины. А воинам - луки со стрелами, ножи и копья. А для ножей и копий - железо. Много железа. А ты, Лучина, даже болванками побрезговал! Скверны, вишь, испугался... Не перебивай! Будешь говорить, когда я разрешу. Надысь Чадник этот божился, что железо доставит, если рыбий зуб ему подгоним. Говорил, санями менять будет. Даже и место предлагал: Белые холмы. Выжига он, конечно, насквозь его вижу, прохвоста, а только нам не до жиру. Прочие-то гости разбегаются как мыши, ничем их не заманишь. Значит, надо соглашаться.

- Откудова ж столько рыбьего зуба возьмём? - спросил Осколыш.

- А сам-то как думаешь?

Кузнец почесал щёку, порытую нарывами.

- Из ледяных полей? Больше-то неоткуда...

- Заодно и зверолюдей приобщим к слову Науки, - закончил вождь его мысль.

Все молчали, переваривая новость. Никому не хотелось тащиться в ледяные поля обращать в истинную веру полуживотных, но возражать не решались. Помощники украдкой переглядывались, пытаясь угадать, какому бедолаге предстоит заняться этим неблагодарным делом. В тягостной тишине стал слышен весёлый бубнёж стражников у входа. Нескладный длинный слуга с обкромсанной рыжей бородкой принёс толчанку в привозном глиняном котелке, на котором были изображены диковинные чёрные звери, бродившие меж диковинных чёрных деревьев в окружении ровного красного сияния. От толчанки пахнуло рыбой и кровью.

- Позволишь ли старику сказать, великий вождь? - подал голос Хворост. - Ты - поистине свет очей наших, величайших из смертных, пришедший в этот мир, чтобы удивлять. Слава о твоих деяниях будет греметь в веках. Ты принёс нам слово истины, ты победил Отцову скверну, ты дал нам силу торжествовать над всеми тварями земными, небесными и водными, ты одолел голод и оградил нас от духов болезней; беспомощные общины ты превратил в могучий народ тайги, а неодолимых пришельцев заставил трепетать при звуке своего имени; ты утвердил эпоху благоденствия! Мы помним время, когда кровянка считалась лакомством, а вещи древних хранили как великую ценность. Помним, как блуждали во тьме, шарахаясь от мёртвых мест, и питались падалью, словно черви. Помним, как яростно спорили на собраниях и вместо общего блага думали о своей выгоде. Ныне же твой закон властвует повсюду от ледяных полей до большой воды на юге, от ивовых топей на западе до Белых холмов на востоке. Все общины склонились пред тобой и подчинились народу тайги. Вчерашние загонщики, мы стали грозными воинами, вострящими копья во имя Науки. Прежде погрязавшие в бедности, ныне мы приобрели бесчисленные стада и табуны. Недавно ещё ходившие в рванье, сегодня мы облачаемся в привозные одежды из тонкого полотна. Ты открыл нам истинное предназначение и направил по стезе судьбы. Ты дал каждому из живущих занятия по жребию его и упорядочил пребывавшее ранее в смешении: невольников ты заставил работать, женщин - смотреть за детьми, советников - помогать тебе словом и делом, а воинов, - сражаться во славу Науки. Благодаря тебе, великий вождь, мир обрёл смысл и устойчивость.