Т. Финн - Мираж и другие рассказы

Бабочкин бежал. Дорога глухо стучала под ногами. Её тусклая графитовая лента убегала вдаль, к вздымающемуся в небеса горизонту. Там она истончалась и пропадала в белёсой пелене.

Хрипя и задыхаясь, менеджер остановился и взглянул назад.

Уменьшившийся было силуэт черноволосой женщины теперь увеличивался на глазах, она стремительно приближалась, и Бабочкин зацарапал ногтями окончательно вставшую дыбом серую полосу асфальта. Тело отяжелело, и он с трудом поднимал руки, чтобы подтянуть себя хоть немного выше. Сзади простучали каблуки, в шею жарко дохнуло странным, едким запахом, и Бабочкин ощутил скользнувший в тело, между рёбер, ледяной металл клинка.

Менеджер истошно вскрикнул и проснулся.

Всё было белым и голубым. Голубая с белой полоской стена прямо перед глазами, белая подушка у глаз, и даже бледно-голубая распашонка на груди Бабочкина белела точками мелких ромашек. От сгиба руки вверх уходила пластиковая трубка. Ящичек со светящимся экраном мерно помаргивал на краю зрения зелёным огоньком. Возле ящичка сидела, склонившись к экрану прибора, медик в белом комбинезоне.

— Доктор, — услышал Бабочкин голос жены. — Как он?

— Уже лучше, — ответила врач, глядя в экран, где светился огонёк. — Ему нужен полный покой.

— С утра всё было хорошо, — бормотала жена, отступая к двери, — и вдруг этот странный приступ на работе…

— Мы его на крыльце нашли, — с приличным сочувствием забасил голос Андрея Яковлевича. — Верно, воздухом вышел подышать.

— Не беспокойтесь, — сказала врач. — Мы за ним присмотрим.

Жена бросила последний взгляд на неподвижное тело мужа, и вышла в коридор. Врач оторвалась от созерцания прибора и повернулась к пациенту. Бабочкин увидел узкое лицо с синеватыми тенями на щеках, густую чёрную прядь, выбившуюся из-под шапочки, и вздрогнул. Медик была похожа на ту, брюнетку из его сна.

Он слабо улыбнулся, и врач широко улыбнулась ему в ответ.

— Вот и хорошо, — сказала она, наклоняясь к нему, и на Бабочкина пахнуло густым ароматом лекарств. — Теперь мы будем крепко спать…

Он почувствовал, как в руку входит холодная игла, и поднял глаза. На Бабочкина смотрели огромные, немигающие зрачки с красноватым отливом. Из-под шапочки медика вылезли на свет заострённые синеватые уши.

Рука онемела. Погружаясь в сон, Бабочкин увидел, как блеснул серебряной рыбкой в нагрудном кармане её комбинезона старомодный медицинский скальпель.

Хлопнула входная дверь. По офису пронёсся сквозняк и взъерошил волосы на затылке у Бабочкина. Он сильно вздрогнул и открыл глаза.

— Что это вы за компьютером спите? — игриво спросила Алёна Игоревна, проходя к своему месту с набитой сумкой. Из сумки свисали прозрачные лапы дамских колготок.

Бабочкин посмотрел на монитор. По тёмному экрану расползалась заставка: суставчатый, в бело-красную полоску, трубопровод. Заполнив весь экран, яркие коленца исчезли, и стали расти вновь.

Менеджер попытался встать. Онемевшие со сна ноги подкосились, и он упал на нагретое сиденье стула. Колени его дрожали, когда он подошёл к своему столу и облокотился о край.

— Заснул, сам не заметил, как, — с наигранной бодростью сказал Бабочкин, глядя в спину сотрудницы. Та копалась в раздутом брюхе сумки, бросая на стол свёртки в яркой упаковке. — Надо же, в первый раз такое…

— Сон должен быть крепким, — отозвалась дама и повернулась. В руке её был последний, поднятый со дна сумки, свёрток.

Менеджер взглянул в лицо Алёны Игоревны, и сердце его пропустило удар. Он и не заметил, что она покрасила волосы в чёрный цвет.

— Ай-яй-яй, — укоризненно пропела та, разворачивая бумажную обёртку. — Я вам подарок купила ко дню Защитника Отечества, а вы даже не заметили, что я посетила салон. Могли бы и комплимент даме сделать.

Обёртка полетела на стол, и в ладони Алёны Игоревны блеснул серым металлом клинок с фигурной рукояткой.

Кроваво-красные губы растянулись в сияющей улыбке. Дама ухватила менеджера горячими пальцами, с неожиданной силой притянула его к себе и жарко прошептала:

— Это для вас. Только для вас.

Бабочкин посмотрел на декоративный кинжал, медленно перевёл взгляд в подведённые чёрной тушью глаза Алёны Игоревны, и тихо осел на пол.

Пьер в последний раз заглянул в витрину. На залитом бесстрастным лиловым светом пластике вытянулись, каждый в своей колыбели, металлические тела инструментов. Пьер представил, как берёт их по очереди, взвешивает в руке маленькое, совершенное в своей завершённости, изделие, которого до него касались только пальцы мастера-творца и повитухи-укладчика. Каждую пятницу он приходил сюда, прижимался лбом к холодному, гладкому стеклу и замирал, глядя внутрь до боли в глазах.

Он представлял, как пальцы укладчика взяли тщательно обмытое в ультразвуковой ванне тельце, завернули в тончайшую пелёнку обёртки и вложили в колыбель-коробку. И теперь маленькие, тихие создания лежат здесь и ждут. Ждут того, кто вызволит их из томительного сна бездействия.

Пьер скользнул взглядом по застывшему в вымученной до автоматизма готовности продавцу. Свет витрины падал на продавца немного сбоку и снизу, углубляя глазные впадины, отчего его угловатое лицо приняло неживой вид. Пьер отвернулся, поднял ворот своего серого пальто и вышел.

Улица встретила его моросящим дождём и порывами северного ветра. Он поднял ещё выше воротник, ощущая, как холод забирается за отвороты пальто. Серая шершавая ткань мгновенно покрылась мельчайшими бисеринками влаги. Пьер двинулся по тротуару вдоль мокрых, в пятнах искусственного света фасадов домов, отворачивая лицо от настырно бьющего в грудь ледяного ветра.

Серый прямоугольник его дома выплыл за очередным поворотом, светя жёлтой, щербатой улыбкой окон. Пьер набрал код подъезда.

Он поднялся по лестнице, пошарил в кармане. Брякнули ключи на цепочке. Цепочка имела зажим, выполненный в виде зелёного, с красной пастью крокодила. Зажим купила Пьеру жена, и теперь крохотная, в потёртой красной краске, пасть с непреклонным терпением держалась за ткань внутреннего кармана, сохраняя ключи от потери.

С не меньшим терпением Пьер отстегнул зажим. Открыл дверь и вошёл в темноту прихожей. Вспыхнул свет энергосберегающей лампочки. Жена покупала самые дешёвые, и их свет, неприятно резкий и неестественно белый, делал лицо Жанны похожим на маску. Маску с раскосыми прорезями, из которых с выражением испуганной птицы на Пьера каждый вечер взглядывали блеклые, без ресниц глаза.

— Ты задержался, — сказала жена. Это была констатация факта. — Опять сидел в баре?

— Нет. Я заходил в магазин. — Это был привычный ритуал, игра в вопросы и ответы.