Валерий Михайлов - В лабиринте версий

– Что это было? – удивленно спросил председательствующий, когда Трубопроводов сел на свое место.

– Откровение Сивой Кобылы. К сожалению, она говорила нечитаемой кодировкой.

– И что она хотела этим сказать?

– Лишь то, что мы еще не имеем ключа для понимания её слов.

Мелиополис преобразился и стал похож на сказочный город, в котором возможно все. Недавно закончился снегопад, и город был укрыт, почти ещё не тронутым, белым покрывалом. Был легкий мороз без ветра – идеальная погода для прогулки.

Трубопроводов шел по знакомо-незнакомым улицам, позволяя ногам самим выбирать маршрут, и мурлыкал себе под нос какую-то песенку. Он был в прекрасном настроении, которое, совсем немного, омрачало, разве что, это странное свойство города: казаться знакомым в самых незнакомых местах.

Город словно забавлялся с людьми, создавая впечатление, будто ты знаешь его, как своих пять пальцев. Спроси тебя, и ты готов будешь поклясться, что знаешь каждый камень на любой из ближайших улиц, но, стоит тебя попросить, пусть, даже, в самых общих чертах описать, что находится за ближайшим поворотом, ты не сможешь ответить. Туристы относятся к этому по-разному. Одних это забавляет, других пугает, третьих приходится разыскивать, благо, на каждом углу установлены «Кнопки для потерявшихся», так, что, поняв, что ты окончательно заблудился, достаточно нажать на одну из низ… Местные жители, не способные свыкнуться с необходимостью постоянно помнить об игре города, попросту сходят с ума.

Внимание Трубопроводова привлекла афиша одного из бесчисленных кафе-театров, которыми так богат Мелиополис. Почти всегда кафе-театры – это милые заведения на несколько столиков, с небольшой сценой, на которой проходят нехитрые, но совсем недурные, представления. На афише красными буквами на абсолютно черном фоне было написано: «Закон торжествует». Никакой дополнительной информации указано не было. Почувствовав желание войти внутрь, Трубопроводов толкнул дверь.

Внутри, за любимым столиком, похоже, у неё везде был свой любимый столик, сидела Кобыла. Она самозабвенно курила сигару.

– Ты вовремя, представление начнется буквально через минуту – сказала она, когда Трубопроводов подсел к ней, – это тебе, – указала она на чашку горячего кофе, который принесли, буквально, перед его появлением, – тебя все еще впечатляют подобные штучки? – спросила Кобыла, сдерживая смех.

Трубопроводов, действительно, не мог свыкнуться с подобного рода «совпадениями», которые выглядели чем-то удивительным только потому, что психика Трубопроводова продолжала цепляться за восприятие событий в формате пространство-время, тогда, как, на самом деле, в Мелиополисе все происходило в вечности, как таковой.

Трубопроводов так и не смог понять объяснений Кобылы о том, что за пределами времени, а их встречи проходили именно там, все события «происходят» одновременно и мгновенно, и что, именно, сознание Трубопроводова наделяет их очередностью и протяженностью. После десятой попытки объяснений он признал это, как нечто, становящееся привычным.

Точно так же мы считаем понятными вещи, которые нам кажутся таковыми, исключительно, в силу их «повседневности», но, стоит нам только об этом задуматься, и мы начинаем осознавать, что произошла подмена понятий, и что понимание «привычного» всё ещё закрыто от нас за семью замками.

Мы привыкли к траве и деревьям; к банальным свойствам веществ, таким, как способность существовать в жидком, твердом и газообразном состоянии; к электрическому току; к жизни, наконец. На разве мы ПОНИМАЕМ что-нибудь из этих вещей и явлений?

– Зачем ты меня позвала? – спросил Трубопроводов, уже зная, что такие вот встречи с Кобылой не бывают случайными.

– Смотри на сцену, – сказала она, – то, что там будет, разворачивается для тебя.

На сцене царила абсолютная, бесконечномерная тьма.

Прозвенел колокольчик, и в кромешной тьме высветились лица двоих людей, скрытые фосфоресцирующими масками псов. Скорее всего, актеры были одеты в черные одежды, потому что, кроме этих масок, не было видно совершенно ничего. Публика, а к началу представления в кафе не осталось свободных мест, разразилась бурными аплодисментами.

Хлопок в невидимые ладоши заставил зал замолчать. Выдержав паузу, люди в масках псов начали свой диалог [13]:

– Закон торжествует! – почтительно говорю я.

– Не верю! – возражаешь ты, – Посмотри вокруг! Разве ты не видишь расцвет преступности?! Милиция, полиция и спецслужбы во всем мире просто демонстрируют свое бессилие. Тюрьмы переполнены, а это настоящие криминальные университеты, единственные, кстати, из учебных заведений, гарантирующие своим выпускниками трудоустройство по специальности. Суды завалены делами. Законники только и делают, что усложняют, и так, уже, невозможные для соблюдения, кодексы. Карательная система обрушивается на головы невиновных… И ты говоришь…

– Да, – перебиваю я тебя, – Закон торжествует!

– Закон не может торжествовать, – вновь возражаешь ты, – да, и как он восторжествует, если вся огромная правоохранительная система живет и развивается за счет преступлений?! Разве пойдёт она на то, чтобы стать ненужной или, даже, просто менее необходимой?

– Ты прав, – соглашаюсь я, – Закон не хочет уничтожать преступность. Закон торжествует!

– Вот именно, что, не хочет, – подхватываешь ты, – ведь были примеры. Так, маршал Жуков за несколько дней покончил с бандитизмом в Одессе. Он выпустил на улицы города несколько сотен офицеров, одетых в шикарные одежды, и каждый желающий их ограбить расстреливался на месте. А в 60-годы в СССР поместили всех «воров в законе» в общие зоны, перевели на хлеб и воду, заставили работать, и грызться между собой, истребляя друг друга. И, если будет проведен массовый отстрел всех маститых бандитов и террористов, народ воспримет это на ура! Но Закон не борется с преступностью.

– Ты прав, – вновь соглашаюсь я, – закон не борется с преступностью. Он культивирует её, как земледелец культивирует хлеб. Ибо, являясь пищей закона, преступность позволяет ему расти, развиваться и набирать силу. Закон торжествует!

– Закон не может торжествовать, – повторяешь ты, как заведенный, – для торжества закона необходимы более простые, выполнимые законы.

– Ты глупец! – устаю я от твоих возражений, – Закон торжествует! И, если ты не можешь этого понять, вини свою слепоту. Закон торжествует, и я могу доказать тебе это, только сорвав повязку глупости с твоих глаз. Закон торжествует! Смотри: (после этих слов на месте тьмы появляется грандиозное сооружение, превосходящее любую фантазию, любую возможность его понять, описать, осмыслить…)

Крик благоговейного удивления вырывается из твоих уст.