Валерий Михайлов - В лабиринте версий

– Смотри, – перехожу я на крик, – Ты видишь лишь фрагмент Его Величества Закона, но и его достаточно, чтобы выйти за рамки твоего убогого понимания. Смотри внимательно. Те точки, что движутся среди Его великолепия – это мы, люди, жалкие рабы Закона. Мы – атомы, из которых он творит свою плоть. И что бы мы ни делали – Закон торжествует! Только глупец, считает, что Закон должен ему служить. Только ставя свое ничтожество во главу угла, он может говорить, что Закон плох. Закон торжествует! И он великолепен!

Закон сделал то, что до сих пор не удалось ни одному Богу. Он перестал быть эгрегором, воплотившись в нашей реальности, как некий организм, огромное живое существо, состоящее из нас, как мы состоим из клеток. И каждый из нас выполняет свою работу. Все вместе мы действуем, как отточенный механизм. Юристы плетут все усложняющуюся паутину кодексов, которая является нервной сетью Закона. Парламенты и правительства – это защитная система Закона. Тюрьмы, полиция, суд – это его ненасытный желудок. Преступники – пища, а все остальные – среда обитания Закона. Закон эволюционирует, развивается, движется от простого к сложному… Закон торжествует. И он не просто живой, он разумный! И это научный факт [14]. Но Закон торжествует и над наукой. Торжество Закона есть творчество!

Закон торжествует!

Закон торжествует над нами, когда мы вынуждены его соблюдать.

Когда мы его нарушаем, Закон торжествует над законностью.

Когда преступление раскрывается и преступник отправляется на смерть или в тюрьму, Закон торжествует над преступностью.

Когда в тюрьму или на смерть отправляют невинного, Закон торжествует над справедливостью и виной.

Закон торжествует над всем. ОН ТОРЖЕСТВУЕТ. А наши мораль, нравственность, жизнь или смерть, наука, бог, справедливость… не более, чем пыль под ногами его Торжества.

Закон торжествует! Таков Закон!

И ЧТО БЫ ТЫ НИ ДЕЛАЛ, ЗАКОН БУДЕТ ТОРЖЕСТВОВАТЬ НАД ТОБОЙ!!!

Проснулся Трубопроводов с головной болью и в состоянии жуткой депрессии. Хотелось повеситься или повесить кого-нибудь. Было около десяти часов вечера. В соседней комнате что-то праздновали шумной компанией, и Трубопроводов, который не хотел никого видеть, оделся и незаметно вышел из дома.

Ударивший в лицо морозный ветер отозвался резкой болью. На морозе у Трубопроводова всегда болело лицо.

– Когда же я, б. дь, сдохну! – с чувством произнес он.

Он не лукавил в своем стремлении к смерти, и будь он чуточку больше оптимистом, наверняка опробовал бы на себе один из способов безболезненного ухода из жизни. Но оптимистом, считающим, как большинство суицидников, что там уж будет, по крайней мере, не хуже, Трубопроводов не был. Наверняка, устроивший такую засаду здесь, этот долбанный садист небесный, будь он трижды проклят, какую-нибудь подлянку приготовил и там. Возникающая в минуты отчаяния ненависть к создателю переключала Трубопроводова на резервный источник энергии, позволяя ему пережить приступ депрессии.

Выйдя из дома, Трубопроводов пошел, куда глаза глядят. Минут через сорок он очутился на безлюдной, продуваемой всеми ветрами радуги, улице. Едва он поравнялся с одиноко скучающим деревом, с громким хрустом обломилась ветка и упала к его ногам. Вспомнив, что этот знак может быть приглашением, Трубопроводов остановился. Прислонившись к стволу, он решил ждать, что бы ни случилось, пусть, даже, до самой смерти. Не прошло и минуты, как Трубопроводов промерз до костей, но упрямая злость, или злая усталость, заставляла его оставаться на месте. Когда же он окончательно решил, что вот сейчас, наконец, сдохнет, на улице появился прохожий. Он шел в сторону примерзшего к дереву Трубопроводова.

– Привет, – сказал он, подойдя совсем близко, и, только по голосу, Трубопроводов узнал в нем Нубова, – давно ждёшь?

– Достаточно, чтобы проклясть свою судьбу, – ответил Трубопроводов.

– Здесь, недалеко, есть чайная. Там можно согреться и поговорить. Или ты предпочитаешь греться чем-нибудь покрепче?

– Более крепкие согреватели хороши уже в виде жирной точки, когда окончательно возвращаешься домой и больше в ближайшее время никуда не собираешься выходить. На улице алкоголь, расширяя сосуды, увеличивает теплообмен, а это более короткий путь к окончательному обморожению.

– Тогда будем пить чай.

– Честно говоря, – сказал Нубов, заказав белый пуэр, – ни за что бы не подумал, что иду на встречу с ТОБОЙ.

– Взаимно.

– Как ты там оказался?

– Вышел пройтись, а потом получил приглашение.

– Ладно, раз ты – значит, ты. Пей чай и слушай.

– Когда-то давно, – рассказывал Нубов, – на Земле жили люди. Настоящие люди. Это были выдающиеся существа, достигшие огромных высот на пути гармоничного слияния материи и духа. Даже наши боги кажутся по сравнению с ними жалкими дикарями. Но несколько миллионов лет назад случилась беда. Люди заболели страшной болезнью, влияющей на потомство. Начались уродства и, вскоре, не осталось ни одного полноценного человека. Человечество дегенерировало на глазах, не понимая причин своей гибели.

Однако, вскоре людям удалось понять, что неизвестный мутагенный источник находится на Земле, а не в самих людях. Поняв это, те из людей, кто не совсем еще потерял человеческий облик, покинули планету, обосновавшись в других мирах. Оставшиеся на Земле человекоподобные существа со временем, в большинстве своём, стали предками современных обезьян, но некоторые, дойдя до уровня палеоантроповых гоминид (предтеч человека), начали превращаться в современных людей.

Процесс превращения в людей ускорил пищевой кризис, наступивший в конце среднего плейстоцена [15]. Этот кризис заставил наших предков пройти через стадию адельфофагии – умерщвления и поедания части своего собственного вида. Причем, сначала они приспособились убивать себе подобных, а потом уже, только, охотиться на животных. Именно наличие реальной опасности, исходящей от внешне такого же существа, дало возможность прачеловеку посмотреть на себя как бы со стороны, и привело к возникновению рассудка – наиболее уродливой разновидности разума.

И нынешнее человечество – это не единый вид, а семейство, состоящее из 4 биологических видов [16]: хищных суперанималов (около 2 %) – предельно агрессивных потомков инициаторов адельфофагии; хищных суггесторов (около 8 %), проявляющих себя в качестве паразитов в отношении более хищных, в отношении с равными или более слабыми – как настоящие хищники; нехищный диффузный вид (около 70 %) характеризуется врожденным неприятием насилия. Это конформные, легко поддающиеся внушению люди, основная масса людей; нехищных неоантропов (около 10 %). Это менее внушаемые и наиболее развитые люди. О том, что это, действительно, разные виды, говорит и тот факт, что межвидовое скрещивание даёт дегенеративное, вырождающееся в последующих поколениях потомство.