Валерий Михайлов - Комедианты

– Вы уверены?

– С ним ни в чём нельзя быть уверенным. Никто не думал, что он способен на суицид.

– Как вы собираетесь заручиться его добровольной поддержкой?

– С этим я справлюсь.

– Только не переоцените себя.

– Я не Дюльсендорф.

– Вот именно.

«Привет. Если ты читаешь… блин, одна банальная чушь в голове. В общем, ты и так уже всё знаешь, я лишь хочу, чтобы ты хоть немного понял… Это письмо только для тебя. Никому его больше не показывай, а ещё лучше порви, сожги, подотрись им и спусти в унитаз… В общем, уничтожь любым понравившимся тебе способом.

Я нашёл выход. Представляешь? Я! Ну да… Он настолько прост, что… именно из-за этой простоты его не находят, потому что… Короче, это некий магический ритуал, помноженный на грань между жизнью и смертью. (Не знаю, можно ли это перемножать, да больно слово прикольное.) Это как у йогов, которых замуровывают на двадцать один день без еды, без воды, без света и звука. Двадцать один день в каменном гробу в абсолютной тишине…

Кто-то сказал, что жизнь – это форма существования белковых структур. Так вот, такая форма существования меня не устраивает, да и никогда, собственно, не устраивала. Я всегда хотел чего-то большего. И вот теперь я ухожу. Ухожу навсегда. Дверь либо откроется, либо нет. Для всех вас, оставшихся, любой финал будет выглядеть одинаково: суицид. Скорее всего, мне поставят психиатрический диагноз. Посмертно. Но на это мне уже больше чем наплевать.

Помнишь, у Кортасара: «Самое лучшее в моих предках то, что они уже умерли; скромно, но с достоинством я ожидаю момента, когда унаследую это их качество. У меня есть друзья, которые не преминут изобразить меня в скульптуре: я буду лежать на земле, ничком, и вглядываться в лужу с настоящими лягушатами. А если бросить в щель монетку, то можно будет увидеть, как я плюю в воду и лягушата беспокойно двигаются и квакают целых полторы минуты – время вполне достаточное, чтобы к статуе пропал всякий интерес».

Что-то подобное, какое-нибудь траурное шоу, устроят и мне. Немногие: родители, ты да ещё пара друзей… Я не прошу тебя мешать или не участвовать. Я хотел бы другого: не относись к этому с излишней серьёзностью. Пусть это будет очередная забава или игра. Считай, что всё получилось. Такова последняя воля сбежавшего…

Сумбур… Ну да ты меня простишь. Нет ни времени, ни… Признаюсь честно, меня трясёт. Не уверен, что у меня получится…

Помнишь, мы где-то слышали или читали о книге с нечётным количеством страниц? Я вспомнил о ней в гермозоне, во время сеансов… Я тебе рассказывал. Абсолютные тьма и тишина. То, что нужно для полного счастья… Я вспомнил о ней, я о ней вспомнил. И если раньше для меня книга была чем-то из области изящного бреда, то здесь, в гермозоне, она превратилась сначала в коан, а затем…

Это было как сон и совсем на сон не похоже. Не знаю, как объяснить… Я лежал на полу гермозоны и одновременно находился совершенно в ином месте. Мои чувства фиксировали одновременно нас обоих. Весьма необычное состояние… Я лежал на полу гермозоны и сидел в лесу возле костра. Напротив меня сидела молодая обнажённая женщина. Она была необычайно красивой. Я знал, что она необычайно красивая, но я не мог её разглядеть.

– Ты ищешь вот это? – спросила она, держа в руках старинную книгу.

– Книга с нечётным количеством страниц?

– Она самая. На самом деле, таких книг множество. Любая более или менее порядочная книга имеет нечётное количество страниц, иначе это бездарный набор слов. Проблема в том, что далеко не у всех есть глаза, чтобы их видеть. Смотри. – Она бросила книгу в огонь.

Вместо того чтобы упасть на дрова и загореться, книга зависла в пламени. Огонь бережно листал её страницы, и книга начала преображаться. Вместо формы стало проступать содержание или суть, та мистическая суть, которая превращает слова в нечто живое и настоящее. Книга превратилась в знак, в некий набор символов, объясняющий всё.

– Запомни, это поможет тебе отворить дверь…

В следующее мгновение я уже видел то, что мне надлежало сделать…

Думаю, ты уже знаешь, что путь в ту сторону лежит между жизнью и смертью, и только смерть здесь позволит проникнуть туда. Вот истинная причина моего самоубийства, а не та ерунда, о которой будут говорить потом…

Думаю, ты всё понял, а если нет…

В любом случае, выпей за меня, за мой успех, за удачу. Выпей под что-нибудь весёлое. Желательно, под «Секс Пистелз».

Прощай.

ПС. Помнишь Гребня:

Мне кажется, я узнаю себя.

В том мальчике, читающем стихи;

Он стрелки сжал рукой, чтоб не кончалась эта ночь,

И кровь течёт с руки.

ПС2. Хуже всего беспомощная неспособность, невозможность хоть что-либо сделать».

Я буквально видел, как он метался по комнате, спотыкался о перевёрнутые вещи – всё, что было возле стены, он просто отшвырнул в сторону, включая дорогой когда-то (теперь это ничего не стоящая груда пластика и чёрт его знает чего ещё) монитор.

Он вскрыл себе вены на левой руке, а потом рисовал выход, рисовал собственной кровью на плохо пригодной для этого стене, а в голове, как всегда, роились большей частью нелепые мысли, подгоняемые вбрасываемыми в кровь сильнодействующими секретами, которые всегда есть у организма для подобных мгновений.

УСПЕТЬ! Он совсем не учёл последствия потери крови: головокружение, тошноту, замедление всех реакций. Успеть!..

Ну вот, кажется, всё… Ещё можно сделать одну-две затяжки, прежде…

Он сполз на пол, с большим трудом достал сигарету из пачки, но не прикурил…

Его так и нашли: с не прикуренной сигаретой, прилипшей к губам…

Меня разбудил запах кофе.

– Ты с сахаром или так? – услышал я незнакомый женский голос.

Она сидела возле кровати и пила кофе. Невысокая, изящная и когда-то очень красивая. Да и сейчас в свои «за сорок» она была очень даже ничего.

– С добрым утром. Меня зовут Моргана. Думаю, ты обо мне слышал.

Я ещё не совсем пришёл в себя и поэтому смотрел на неё несколько ошалело.

– Только не задавай мне, пожалуйста, идиотских вопросов: как я сюда попала и так далее. Хорошо?

– Дайте проснуться.

– Только скажи, какой тебе кофе.

– На ваше усмотрение.

– Тогда будет крепкий, чёрный и без сахара.

– Хорошо.

Я сел, взял с пола штаны да так и застыл со штанами в руках.

– Кофе готов, – услышал я из кухни.

– Ты не умываешься? – спросила Моргана, когда я плюхнулся за стол.

– После еды. Привкус зубной пасты всё портит.

– Держи. – Она поставила передо мной чашку и, закурив, села напротив.

– Спасибо.

Кофе был замечательный.

– Поешь. – Она достала из холодильника масло, сыр, колбасу, варенье, холодное мясо.

– Не люблю завтракать.

– У нас впереди прогулка, так что лучше поешь.