Валерий Михайлов - Комедианты

– Одевайся, – сказала она после того, как я слопал несколько бутербродов и допил кофе, – сигарету?

– Спасибо, – отказался я.

– Бросил?

– Да.

– Давно?

– С неделю.

– А у меня не получается.

– Значит, не за чем.

– Возможно. Готов?

– Сейчас. Зубы почищу.

Для Хоки она была очень даже ничего. Я совсем её не боялся, более того, мне было даже интересно, так что ехал я с ней с удовольствием. Машинка у неё была высший сорт. Небольшая, серая, но уютная и просторная внутри. Марку я не спросил. Всё равно ничего в этом не понимаю.

– Вот здесь всё и происходило, – сказала Моргана, когда мы въехали на охраняемую солдатами территорию чёрт знает где за городом.

Больше всего это напоминало закрытый ведомственный санаторий для средних чинов времён развитого СССР. Огромный парк, аллеи, клумбы. Красивые, чистые корпуса зданий, а воздух… Несмотря на обильные снегопады, дорожки были вычищены от снега.

– Погуляем? – предложила Моргана.

– Пойдём, – я тоже решил ей больше не выкать.

– Вот здесь всё и началось, – вернулась к рассказу Моргана, – я имею ввиду то, что связано с тобой. Это была вотчина Дюльсендорфа.

– Которого я убил?

– Это не так просто. Возможно, он до сих пор жив, ну да это теперь уже не имеет значения. Именно здесь он впервые столкнулся с иной реальностью, когда у него из-под носа ушло сразу несколько человек. Они буквально испарились, исчезли без следа. Карл рискнул и сам очутился в одном из параллельных миров, как нынче любят все говорить, хотя никакой параллельностью там и не пахнет. Ты не представляешь, через что он прошёл, чтобы найти эти двери.

– Хочешь сказать, что до этого момента эксперимент вообще ничего не ведал о той реальности?

– Никто не знает, о чём ведает или не ведает эксперимент. Скорее всего, он специально подвёл Карла к этому открытию. Понять его нам не дано.

– То есть вы следуете эксперименту, не понимая, чего он от вас хочет?

– Мы стараемся догадаться. Потому что иначе…

– Смерть?

– В лучшем случае.

– Какой-то он у вас кровожадный.

– Нет. Это не библейский Бог, который готов карать за малейший проступок. Эксперимент просто расчищает себе путь. Это как серфинг на штормовой волне. Пока ты с волной, всё в порядке, но стоит зевнуть, и тебя разбивает о камни.

– А я слышал, что эксперимент дарует некие блага.

– Не факт. То, что у тех, кто служит эксперименту, открываются новые горизонты, ещё не значит, что эксперимент что-то дарует. Возможно, это просто побочный результат, а эксперимент понятия не имеет, что кто-то вообразил себя его частью.

– Странная у тебя философия.

– Я стараюсь избегать аксиом.

Какое-то время мы шли молча. Моргана думала о чём-то своём, а я не хотел лезть с инициативой.

– Я хочу, чтобы ты понял: у тебя не так много шансов. Ты умер, умер по-настоящему, и эксперименту пришлось серьёзно напрячься, чтобы возродить тебя к жизни. Тебя пришлось заново создавать из пепла, с самого начала. Придумывать тебе новых родителей, новую биографию. Ты даже представить себе не можешь, какое ты создал напряжение. К тому же то, что ты сотворил там… ты вызвал огромную метатектоническую активность, которую можно сравнить разве что с падением гигантского метеорита. Вокруг тебя задействованы такие силы… Как ты думаешь, сколько он может компенсировать это напряжение?

– Пока я не сделаю, что ему надо, или пока он во мне не разочаруется. В любом случае, после этого…

– Не в любом. Ты можешь уйти туда.

– Так меня там и ждут.

– Это твой единственный шанс.

Снова наступило молчание.

– Я хочу, чтобы ты понял. Мы не злодеи и не чудовища. Мы учёные, открывшие некую совокупность законов, подчинённых единой воле. Кто-то придумал название «эксперимент», хотя какой это к чертям эксперимент. Мы такие же, как и все, с той лишь разницей, что у нас есть знания и мы не отягощены принципами морали и прочей белиберды. Только рациональность.

– Какая-то у вас кровавая рациональность.

– А это не у нас. Это везде. Эксперимент только следует наиболее общим законам, которые диктуют правила игры. Здесь убивают все, от одноклеточных существ до… – она не нашла что поставить после этого «до», – убивают все: одинокие мудаки, политики, президенты, детишки ради удовольствия. Убийства – это наша общая, а не отличительная черта.

– Тут негде погреться? – перебил её я.

– Замёрз. Тогда поехали, – решила она и зашагала в сторону машины.

Чёрт! Я сидел в том самом лесу возле того самого костра, который описывал в своём последнем письме Могильщик. Напротив меня сидела молодая, обнажённая, красивая женщина. Я был там же, где и он. Сейчас она начнёт предлагать книгу с нечетным количеством страниц.

– Нет, – рассмеялась она, – тебе эта книга не понадобится.

«Мысли читаешь?», – удивился я, но вслух не сказал ничего.

– Я и есть мысль. Мы же у тебя в сознании. Но лучше будем говорить вслух. Так привычней.

– Кому?

– Тебе.

– А тебе?

– Я в том виде, в котором ты меня видишь, вообще не существую.

– А в каком виде ты существуешь.

– Это несущественно. К тому же в вашем языке нет таких слов.

– Ты с другой стороны?

– Не совсем. То, что ты имеешь в виду, является… – Она замялась, подбирая слова: – В общем, это разные вещи.

– Ладно. Скажи мне лучше, он добился, чего хотел?

– Не знаю.

– Не знаешь?!

– Я только передаю послание. Я почтальон. Ты же не спрашиваешь почтальонов, что в тех письмах, что они тебе приносят.

– У тебя есть послание?

– Послание есть у всего.

– Давай только без философии.

– Хорошо.

– Что ты хочешь мне показать?

– Пойдём.

Она поднялась на ноги и пошла в лес по одной ей известной тропинке. Я шёл вслед за ней. Через несколько минут мы подошли к дому, маленькому деревянному дому.

– Прошу. – Она пропустила меня вперёд.

Внутри было чисто и уютно. Пахло хвоей. Сразу за небольшим коридорчиком (почему-то представилось слово сени) была комната с большим столом, несколькими стульями и застеленной кроватью. На стене напротив кровати висели старинные часы с кукушкой. Они почему-то сразу привлекли моё внимание.

– Это твои часы, – пояснила она, – ничего не находишь в них странного?

– Да нет вроде.

– У них шестьдесят одно деление.

– То есть?

– Они идут точно, но в каждом часе у них шестьдесят одна минута, состоящая из шестидесяти одной секунды. Секунды эти чуть-чуть короче обычных, ровно настолько, чтобы часы могли точно идти. Сейчас они идут верно, но когда наступит твой час, ты услышишь, как закукует кукушка, и стрелка пойдёт в обратную сторону.

В следующее мгновение я буквально вынырнул из сна. Рядом мирно спала Лариска.

– Как закукует кукушка и время пойдёт вспять.