Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде

Джейкоб коснулся гладкой стены, ожидая душевного трепета. Вот он, шул Махараля, вот оно, его кресло. Но все было так обыденно – объедено, – что порождало лишь скуку. Арон а-кодеш [42]. Штора – бархат и парча. Нер тамид [43]. Знай, перед Кем стоишь.

Все это он любил и ненавидел, принимал и отвергал по одним и тем же причинам.

Никакого трепета. Интересно, о чем это говорит? Об отвращении к торгашеству?

Или это знак бесчувственности?

Кто он: коп, расследующий дело, или еврей в синагоге?

В этом перетягивании каната душа изнемогла, и Джейкоб втиснулся на деревянную скамью, иссиженную тысячами задниц.

Под ручку с парнем мимо прошла девушка в футболке «Холлистер». Джейкоб уловил фразу:

– Здесь снимали «Холостячку».

Не выдержав напряжения, он вскочил и ринулся к выходу, будто его сейчас вырвет. У дверей задержался и выудил из бумажника отцову сотенную купюру. Вчетверо сложил и уже хотел сунуть в ящик для пожертвований, но увидел слово, вырезанное в оливковой древесине:

Цедек.

Справедливость.

Джейкоб все таращился и таращился, потому что не может такого быть, а потом мозг усмехнулся, и Джейкоб пригляделся еще раз, и все стало как надо:

Цдака.

Милосердие.

Он не разглядел последнюю слегка стертую букву.

Плюс скверное освещение.

Плюс похмелье.

Наверное, и зрение падает.

– Вы еще долго?

– Извините, – пробормотал Джейкоб. Впихнул деньги в щелку и попятился. Половина отцова предписания исполнена. Осталось благополучно вернуться в Лос-Анджелес.

Одиннадцать утра. Вестей от Яна не было, и Джейкоб решил исполнить вторую отцову просьбу.

Старое еврейское кладбище насчитывало двенадцать могильных слоев. Когда места заканчивались, его просто засыпали землей. Из прошлогодней палой листвы кривыми зубами торчали надгробия. Провисшие цепочки окаймляли туристическую тропу вдоль главных достопримечательностей. Народу битком. Джейкоб трижды останавливался, отвечая на кадиш [44].

Кладбищенский туризм – доходная статья.

Место упокоения Махараля создало пробку в пешем движении. Затесавшись в группу хасидов, Джейкоб привстал на цыпочки, чтобы лучше видеть. Остроконечное надгробие, вытесанное из розового песчаника, слегка напоминало Староновую синагогу.

Складно: спустя века место и человек друг друга красят.

Под каменным львом, семейным гербом Лёвов, высилась грядка из камушков и монет. «Лёв» и «Лев» – однокоренные слова. Отец беспрестанно это повторял, и Джейкоб сам не заметил, как запомнил. Путеводитель присовокупил, что скульптура перекликается с гербом Богемии, где изображен двухвостый лев. И еще любопытный факт от Сэма: Махараль водил знакомство с императором Рудольфом Вторым [45], который приглашал его побеседовать о каббале и мистицизме.

Какие-то заблудшие души всунули в трещины обелиска записки с настоятельными просьбами: безнадежно больные просили о здоровье, бесплодные – о потомстве, и, конечно же, куча народу желала материального достатка.

Джейкоб будто слышал отцовский укор:

Не молись человеку – кто бы он ни был.

Протолкавшись сквозь толпу, он увидел, что могила двойная. Под левым надгробием с эпитафией «Великий гений Израилев» покоился сам Махараль, под правым – его жена, вечная спутница.

Удовольствовавшаяся праведница.

Перел, дочь реб Шмуэля.

Отважная женщина, венец своего мужа.

Странная какая-то похвала. Чем удовольствовавшаяся? Своей долей? Мужем? Еврейская мудрость учит: богат, кто счастлив тем, что имеет. Наверное, Перел хорошо ублажали.

В известных Джейкобу историях о Махарале никакая жена не поминалась. Хотя она, конечно, существовала. Считалось, что еврейский ученый должен остепениться пораньше. Кстати, мать и ребецин – тезки, пусть только по второму имени матери, но все же. Джейкоб улыбнулся и покачал головой. Может, этим-то Бина и приглянулась Сэму. Обе были отважные женщины. Сейчас, на кладбище, уже не казалось нелепым, что отец до сих пор поет субботнюю песнь. Любовь к покойнице – его право и беда. Как право и беда Джейкоба – нежелание простить.

Он нагнулся за камушком.

По руке прошмыгнул жук.

Вскрикнув, Джейкоб шарахнулся, врезался в хасида и вышиб у него фотокамеру. Хасид залопотал на французском. Джейкоб извинился и подобрал свою камеру, которую тоже выронил.

Тем временем жук пробежал по тропинке и, примостившись на ложе из сухих листьев, встал на задние лапки, самодовольно суча передними.

Вне себя от ярости, Джейкоб попытался его цапнуть, но схватил лишь комок грязи. Джейкоб снова атаковал, жук опять увернулся. Согнувшись в три погибели, Джейкоб противоходом к толпе рывками кинулся за жуком. Ужом протискивался среди ног в шлепанцах, ног в чулках и туфлях без каблуков. Народ негодующе орал.

Жук перескакивал с камня на камень. Поджидая Джейкоба, он выпускал и снова прятал крылышки и приседал на лапках, словно собираясь взлететь.

Джейкоб изготовился к очередному броску, но его сграбастало восьмирукое четырехголовое существо, этакий взбесившийся хасидский Вишну, и потащило к выходу, сыпля на идиш и французском проклятьями, из которых он понял только слово «бехейма» – скотина.

Его вытолкали в кладбищенские ворота, и он вновь очутился на узкой улочке перед Староновой синагогой, словно ходил по кругу, прикованный к огромному скрипучему вороту.

Джейкоб побрел наугад и в каком-то проулке рухнул на крыльцо, дрожа, как мокрый пес.

Жуки обитали на кладбищах. Повсюду жуки.

Создатель питал чрезмерную любовь к жукам.

Ах ты, черт, – камушек-то не положил.

В кармане зажужжало. Джейкоб подпрыгнул.

Эмэмэски: отсеченная голова в разных ракурсах. Телефон Петра Вихса, начальника синагогальной охраны.

Выломанный старый булыжник.

Петр Вихс ответил на чешском, но, услышав Джейкоба, перешел на беглый правильный английский. Условились встретиться перед синагогой в половине шестого – за час до начала службы.

Джейкоб купил колу, в четыре глотка осушил бутылку и потопал к пансиону «Карлова».

Управляющий Гавел покорно рассмотрел снимки отсеченной головы, словно видал в жизни кое-что похуже и даже лично соскребал это с ковра. Он не смог уверенно опознать англичанина, не оплатившего счет, но охотно согласился показать журнал регистраций.

– Кто так делать? – с трагическим надрывом приговаривал Гавел. – Я добрый человек, честный человек, я платить налоги, не жульничать.

В журнале значились британский паспорт, выданный Реджинальду Череду, лондонский адрес и номер кредитной карты.