Сергей Алексеев - Кольцо «Принцессы»

В тот день он ждал ночи и товарища Жукова, как не ждал свиданий с девушками. Под вечер Шабанов увидел его в окно. Неуемный, минуты не способный просидеть на одном месте, он на всех своих реабилитациях вызывался командовать «инвалидной командой» – госпитализированными солдатиками: гонял их собирать подснежники, колоть лед, мести, красить бордюры или траву к приезду начальства, разгонять лужи и высаживать цветочную рассаду на клумбах. Поначалу это его солдафонское рвение расценили как отклонение от нормы, но потом пригляделись, изучили жуковскую личность и отстали.

После двадцати двух часов, когда постовая забрала термометры и пожелала спокойной ночи, Герман заперся на ключ (привилегия генеральской палаты) и встал на дежурство к окну, поскольку надо было успеть открыть его, чтобы этот резкий, пока что не состоявшийся маршал не вышиб стекла – вломиться мог в любой момент. Однако ближайшая береза стояла не шелохнувшись, зато через двадцать одну минуту в дверь тихонько постучали. Почему-то Шабанов решил, что это пришла с повинной анестезиолог Алина, взглянул на забинтованную руку, решил обидеться и не впускать. Стук скоро прекратился, однако через несколько минут повторился, и уже с голосом постовой сестры:

– Товарищ Шабанов, откройте, пожалуйста!

Тогда он решил, что это проверка, нет ли у него в палате посторонних и не пьянствует ли он, открыл дверь и увидел на пороге козлобородого! Сестра удалялась по коридору, выполнив свою миссию. Он был в черном плаще и черной широкополой шляпе – имидж, вполне сообразующийся с магом или чародеем.

– Здравствуйте, – весьма приятным голосом сказал поздний гость. – Позвольте войти?

Герман молча отступил в сторону. Этот народный целитель, экстрасенс, шаман, кашпировский или черт знает кто, вообще-то должен был где-нибудь пьянствовать на халяву; он же мягко переступил порог генеральской палаты и был трезв как стеклышко и сосредоточен. Взгляд его вдруг замер на компьютере, и, готовый уже пройти вглубь, он изменил решение, вышел из палаты и поманил рукой Шабанова.

– Нам необходимо поговорить, – шепотом произнес он. – Я врач-психотерапевт, моя фамилия Елынский. С сестрой договорился, мы можем выйти на улицу и погулять. Погода стоит прекрасная.

– Вообще-то я собирался спать, – на ходу соврал Герман, размышляя, что бы это значило.

– Для вас очень важный разговор, – чуть ли не гундящим голосом Заховая сказал козлобородый.

– Я сейчас, – согласился Шабанов и прикрыл дверь, оставив гостя за порогом.

Визит был неожиданным, сбивающим все планы, однако Шабанов угадывал его важность, и вопроса, идти или нет, не стояло. Он натянул халат, обулся в мягкие, теплые боты старого образца, прихватил костыль и вышел из палаты.

– Как ваша нога? – поинтересовался Елынский угодливым тоном.

– Нормально, – буркнул Герман, и это был весь диалог, пока не вышли на улицу.

Там козлобородый несколько минут вышагивал рядом, пытаясь подставить руку под локоток в грязных местах, и, когда удалились на приличное расстояние, завел разговор весьма странный, будучи уверенным, что Шабанов ничего не помнит.

– Я знаком с историей болезни, Герман, а также со всей историей, что с вами приключилась, – начал он тоном священника, усмиряющего гордыню в своем прихожанине. – И должен сказать, дело складывается не в вашу пользу. Есть много обстоятельств, которые невозможно преодолеть. К сожалению, традиционная медицина не способна ответить на некоторые важные вопросы бытового плана… Вы понимаете, о чем я говорю?

– Продолжайте, – благосклонно разрешил Шабанов.

– Я должен быть откровенным с вами, – будто под декларацией, подписался он. – Потому что из всех этих… один знаю, что с вами произошло. Иначе бы они не обратились за моей помощью. Лечить, а точнее, залечивать некоторые язвы бытового характера в человеческом организме они еще могут, иногда успешно и за счет хирургического вмешательства. Вам когда-нибудь приходило в голову, почему до сих пор не могут найти средств для борьбы с раковыми опухолями, инфарктом, СПИДом, простейшим псориазом, наконец?

– Не приходило, – честно признался он.

– Все потому, что эти заболевания бытийные, а значит, и должны быть соответствующие подходы. И тем более если речь идет о заболеваниях душевных, как они называют, психических. Я абсолютно уверен, вы здоровый в этом отношении человек, и держат вас здесь по той причине, что сами не в состоянии объяснить, с точки зрения быта, историю, с вами произошедшую, – он усмехнулся холодно. – В данном случае больны они, но никак не вы.

Козлобородый явно льстил, завоевывал доверие, расположение, и потому Шабанов тупо спросил:

– Кто это – они?

– Черви! Черви, разъедающие всё: пищу, разум, плоть, кровь, нервную систему и даже землю. В данном случае паразитирующие на человеческих болезнях существа. Так я называю последователей Гиппократа и Авиценны.

– Ясно, продолжайте.

– Вы человек мыслящий и тем более прошедший… определенную школу, о которой стоит лишь мечтать, – подливал сиропа психотерапевт Елынский. – И вы должны четко осознавать, что вас во всей этой истории сделают козлом отпущения. Никто не станет подставлять свою голову – ни ваши непосредственные начальники, благословившие перегон злосчастного самолета, ни торговцы оружием, потерпевшие убытки, ни тем более Особый отдел. Все они перевалят вину на вас, а потому как взять с вас нечего, а наказать необходимо… Увы, такова практика нашей бытовой жизни!.. Вас, Герман, грубо говоря, объявят дураком со всеми вытекающими последствиями.

Он не сказал – умалишенным, психом, недееспособным, душевнобольным; он в самом деле хорошо изучил природу психологии Шабанова и сказал вразумительно и по-деревенски понятно – дураком.

И это следовало оценить…

– Вы уже дали достаточно поводов и оснований сделать соответствующее медицинское заключение, – продолжал он. – Совершенно неосмотрительно – и я отлично понимаю, почему! – вы весьма откровенно рассказали о своих приключениях, которые не имеют места быть никогда. С точки зрения быта. Бытийный же пласт жизни червям не доступен и потому не понятен. И если даже в ком-то возникает определенное сомнение или желание проникнуть в запредельное, оно усилием бытового ума всячески задавливается. Паразиты подобного склада психоорганизации становятся еще опаснее в том плане, что они, как тайные, тихие алкоголики громче всех кричат о вреде алкоголизма и разложении личности.

Шабанов про себя расхохотался, вспомнив о негласном пороке козлобородого, и тут же разозлился, испытывая желание врезать ему по роже. Этот психоаналитик, этот праведник, подчеркивая свою благородную роль в ситуации с Германом, самым подлым образом воспользовался его бессознательным состоянием, вытянул из него сокровенное, и мало того, поделился «бредовой» информацией с друзьями человека, которых якобы презирал. Откуда бы иначе программист узнал о любимых блюдах?..