Сергей Алексеев - Кольцо «Принцессы»

Подмывало дать ему между глаз – шляпа бы красиво взлетела и даже набрала высоту, но пришлось сдержаться из-за восставшей из глубин души змеиной натуры: а поговори еще!

– Вас несколько месяцев подержат в госпитале, – рисовал перспективу Елынский. – Нашпигуют спецпрепаратами, поставят окончательный диагноз и отправят домой с небольшой пенсией. И это, я вам скажу, самое благоприятное развитие событий. Есть подозрения, что вам готовится участь более тяжкая – закрытая психолечебница для социально опасных. Основания есть: во-первых, вы связаны с какими-то важными секретами из области вооружения и можете в отместку развязать язык, во-вторых, меня насторожила провокация, устроенная сегодня утром.

– Провокация? – сделал стойку Шабанов.

– Как иначе расценить это? – Козлобородый указал на забинтованную руку. – Мне стало известно, дама, оставившая характерные следы, уже дала показания, будто вы напали на нее и пытались изнасиловать.

– Вот сучка! – весело произнес он.

– Будет еще несколько аналогичных акций, – невозмутимо заявил психотерапевт. – Попытаются вызвать буйство, чтоб кого-нибудь ударили, сломали мебель… В их арсеналах достаточно способов, чтоб упечь здорового человека в палату номер шесть.

Он на самом деле обладал неким гипнотизмом, умел обволакивать, заманивать в словесные лабиринты, а грубо говоря, загонять в угол. И все у него сходилось! А если вспомнить неожиданный намек Заховая, явно рассчитанный на притупление бдительности, то Елынский вовсе не черт козлобородый – агнец Божий, прилетевший спасти его душу!

– У вас не совсем уж и мерзкий голос, – похвалил Шабанов, вращая костыль. – Вполне сносный… А под наркозом показалось, отвратительный.

Он нагнулся и сорвал какой-то стебелек.

– Девясил обыкновенный… А вы слышали мой голос?

– Еще и видел вашу личность…

– Замечательно. Моя задача несколько упрощается… Должен вам признаться: черви столкнулись с явлением необычным и потому пригласили меня, чтобы получить от вас информацию, доказывающую, что вы психически неполноценный человек. Им сейчас нужно только это и ничего больше. Они просчитали вас и поняли трудность своей задачи. А дело в том, что вы обладаете невероятно устойчивой и одновременно пластичной психикой. Она в том состоянии, какое наблюдается у трех-четырехлетнего ребенка. Не знаю, были ли вы таким до полета, или приобрели ее вследствие… определенных условий… Но данность такова. Без специальных познаний им не вытащить из вас и одного процента против того, что вытащил я. – Елынский снял шляпу, пригладил ежик, чуть встрепал бородку, но красивее от этого не стал. – Да, я иногда сотрудничаю со специальными службами. Делаю это сознательно, потому что получаю материал, которого не отыщешь в быту. Можете меня осуждать, но это так. Должен сказать сразу: ваша история меня потрясла, и я единственный, кто способен поверить каждому вашему слову. Вы, Герман, исключительно здоровый человек, что я готов засвидетельствовать под присягой. Но окончательный диагноз ставлю не я, и не я начальник ВЛКа…

– Поэтому вы засвидетельствуете то, о чем вас попросят, – продолжил его мысль Шабанов. – И представите больной бред, полученный от невменяемого человека. Точнее, уже представили.

– Нет, весь полученный материал находится сейчас у меня, – возразил он. – Во время консультаций я дал самые незначительные детали по быту, а основной доклад должен сделать завтра. Обо всем, что касается… специфики ваших приключений, что относится к бытию, я спрашивал в самолете, где невозможно сделать качественную аудиозапись. Но безобидные рассказы записаны в других, нормальных условиях.

– Понял. Я должен выкупить у вас компрометирующие меня факты?

– В какой-то степени – да.

– Господин шантажист! Я бы выкупил, но нет денег.

– Мне не нужны деньги.

– Значит, вы хотите знать, где я упал.

– Хочу знать, где и у кого вы лечились, – перебил козлобородый. – В современной медицине, в том числе и нетрадиционной, нет методик и лекарственных средств, чтобы за несколько часов заживлять огнестрельные раны, сильнейшие ожоги… А вы представляете, сколько людей на земле переживают страшные боли в ожоговых центрах?.. И нет способов остановить такой воспалительный процесс, который был у вас. По остаточным явлениям установлено, что вы были на грани тяжелейшего поражения мозга, а то и смерти. В любом случае должны лишиться слуха, а он у вас отличный.

– То есть, в оплату, вы в своем докладе убеждаете комиссию, что я не дурак?

– Мне очень важно, чтобы вы получили допуск к полетам.

Он был второй, кто жаждал его возвращения в строй, но Шабанов об этом промолчал.

– В принципе мне такая сделка нравится, – сказал он.

– И еще один момент: вы никому больше об этом не рассказываете, – предупредил Елынский.

– Понимаю, конкуренция!

– Я шел к этому много лет. А сейчас возле вас начнут виться люди, ничего не смыслящие в таких вопросах. Это «дождевые черви», чуть брызнуло с неба – полезли отовсюду. Но ведь эти твари ползучие способны даже землю переваривать в дерьмо. И скоро переварят…

– Тут я с вами согласен. – Герман остановился и оперся на костыль, как на посох. – Но к сожалению, ничего существенного сообщить не могу. Разве повторить то, что сказал в бреду… Я тоже ошалел, когда увидел ожоги, раны. Часов пять прошло, а даже коросты нет, молодая, чистая кожа… Ничем не мазали, не нашептывали, ничего не привязывали. Если не считать компресса…

– Компресса?

– Ну да… Доктор сляпал большой спиртовый компресс и привязал к уху. Самый обыкновенный. Правда, я потерял сознание…

– Значит, был не простой компресс…

– Но пахло-то спиртом!.. И потом его больше не привязывали. Да, еще деталь: доктор опрыскал раны и ожоги из баллончика.

– А говорите, не мазали!

– Всего один раз!

– Вы же не знаете, что делали во время сна.

– Не знаю…

– Как шел процесс лечения? Проснулись и обнаружили, что все зажило?

– Нет, было два сеанса… Первый раз меня усыпили так же по-предательски, как вы, но я проснулся сам. Ноги зажили, а ухо еще болело… Второй раз просто отвели в палату и уложили…

– Опишите палату!

– Да обыкновенная, как в районной больнице, – пожал плечами Шабанов. – Только стены обложены плиткой, как в операционной, кровать посередине и окон нет.

– Приборы, оборудование…

– Ничего нет, голые стены. И я голый лежал на койке.

– Все это похоже на барокамеру?

– Что вы!.. Обыкновенная деревянная дверь, медная ручка… И даже не заперта.

Козлобородый стал чем-то недоволен, снова надел шляпу, засунул руки в карманы и некоторое время обиженно молчал.

– В бреду вы были откровеннее, – проворчал он. – Почему не говорите о самом главном? О своих сновидениях? Об ощущениях?