Александр Юрин - В лапах страха

Олег стиснул зубы, с трудом проглотил болезненный стон.

Палит злорадно улыбнулся, протянул к горлу жертвы холодные пальцы.

— Лучше так тебя придушу! А потом и твою сучку невскрытую тоже!

Наверное именно эта фраза и спасла Олегу жизнь.

Мальчик не был уверен, что ему удалось бы совладать с монстром, не вспомни Палит про Светку.

Олег взвыл, точно раненный зверь, собрал остатки сил и что есть мочи вцепился в Палита.

— Только тронь её, гад! Пожалеешь, что на свет появился!

— Да ну?.. — усмехнулся Палит. — Уверен?

— Побольше твоего! — И Олег, пользуясь секундным замешательством противника, вцепился тому в глаза.

Палит взвыл от боли, тут же попытался отстраниться. Однако у него ничего не вышло. Олег впился похлеще клеща и явно не собирался уступать инициативу. Мальчик вдавил беспорядочно отмахивающегося противника в спинку скамьи и принялся методично вжимать упругие белки внутрь глазниц.

— Пусти, сука! — визжал Палит, безуспешно пытаясь отбиться от напирающего Олега. — Чего, яйца напоследок отрастил, гавнюк поганый?! Я твою маму имел! Аааа!..

Олег никак не реагировал ни на боль, ни на оказываемое сопротивление, ни на стремительно тающие силы — он просто давил.

(как слизней!)

Давил до тех пор, пока под большими пальцами обеих рук больше не осталось упругости. Давил и после этого, не обращая внимания на заливающую руки кровь. Давил даже когда Палит забился в конвульсиях, больше походящих на предсмертную агонию.

Когда бывший одноклассник окончательно затих, Олег отпихнул безжизненное тело прочь и откинулся навзничь. Дождь оставил его в покое, словно признавая превосходство. Ветер так же отстал. Осталось лишь мрачное небо над головой и тёмный провал в душе.

— Это за Женьку, тварь, — прохрипел Олег. — Надеюсь, тебе понравилось.

С небес спустилась бездна.

Какое-то время Григорий Викторович сидел в каморке Аллы Борисовны и выслушивал её надрывные причитания, относительно того, как нечто подобное могло случиться и куда, вообще, катится этот нерадивый и ужасный мир, сдобно начинённый всевозможным сбродом, от которого можно ждать ещё и не такого! Монотонная тирада постепенно обволакивала сознание мшистой пеленой забвения, на вязком фоне которой отчего-то было довольно легко размышлять на совершенно отстранённые темы, при этом особо не раздражая занятого нудной тарабарщиной собеседника. В большей степени, это даже смахивало на абстрактный диалог семейной пары, прожившей бок о бок лет эдак тридцать. Она его постоянно «пилит» по любому поводу и без такового. А ему на неё просто плевать, потому что он давным-давно свыкся с данностью и просто терпит. Взаимоотношения — если дозволительно оперировать именно этим определением — деградировали, превратившись в привычку. Чувства поблекли, а единственное, чего хочется прямо сейчас, это чтобы вечер поскорее канул в лету, оставив после себя засвеченный негатив повседневности.

Григорий Викторович был закоренелым холостяком и не мог понять, как в его голове народилось подобное сопоставление. Впрочем, это и не особо его заботило.

«Наверняка засело где-нибудь в корках подсознания ещё с институтских времён — ведь в пору расцвета светлого коммунизма, браку в государстве отводилась первостепенная роль. Да, семья была именно что ячейкой общества — и это не являлось устойчивым выражением, которым в наши дни бросаются направо и налево, обозначая на лице сознательность, в душе же стараясь утаить пошлые стереотипы. Нынешние грязные институты, в которых, якобы, и должна зарождаться та самая новая жизнь, что поведёт цивилизацию к светлому будущему, заслуживают совершенно иной характеристики. И это тоже общеизвестно».

Григорий Викторович невольно усмехнулся — и снова попал в цель: Алла Борисовна расплылась в жуткой улыбке, по-видимому, довольная реакцией слушателя.

— И правда, что же за день сегодня такой… — «перезарядила» она и принялась расстреливать гудящее пространство трассерами ненависти ко всему живому.

Григорий Викторович вздохнул.

После того, как все разошлись, он ещё раз попытался поговорить с оставшимися подростками…

(надо будет попросить Вадима разыскать остальных)

…однако те прибывали в таком состоянии, что с расспросами лучше было повременить. Тем более что и неравнодушный к мёртвым девочкам судмедэксперт — толстячок Гриша — щедро накачал невольных свидетелей таблетками, так что добиться чего-то вразумительного казалось практически невозможным. Да и не было особого смысла терзать шокированных подростков прямо сейчас. К тому же, на данном этапе следствия, всё вырисовывалось довольно чётко и без них: ссора днём, спиртное, — а возможно и не только — вечером. Далее затаённая обида, и месть, как по Станиславскому. Сами опрошенные свидетели особо не сомневались в истинном виновнике случившегося кошмара. А найти их одноклассника — лишь дело времени. Убийца наверняка поутру сам во всём раскается. Потому что трудно принять как есть, а тем более, осмыслить содеянный кошмар, оставшись без покровительства «зелёного змия», с которого всё и началось.

Григорий Викторович презирал убийц вообще. А малолетних несмышлёнышей — точнее зверят, способных лишить жизни просто так, особо не задумываясь, — в особенности. Система определённо дала сбой: изо дня в день, задающие ход шестерни вертелись совершенно не в ту сторону, отчего с лишённого всяческой цензуры конвейера вновь и вновь сходили подобные бездушные экземпляры, «запрограммированные» на причинение боли и лишение жизней. И самое страшное, что заставить крутиться шестерни вспять — невозможно. Отбросит отдачей. А повторно к механизму уже не подпустят. Система хочет двигаться дальше — её кукловоды пойдут на что угодно, дабы сохранить существующий порядок вещей. Точнее режим. Никаким порядком не пахнет и в помине!

Григорий Викторович вновь машинально кивнул, соглашаясь с ходом собственных мыслей.

Алла Борисовна оскалилась, блеснув отшлифованными коронками.

— Тогда и я с вами чайку махну! — обрадовалась она, гремя выдвижными ящиками стола. — А может покрепче чего?.. Сами видите, как всё сегодня складывается.

Григорий Викторович нахмурился.

— Простите… Что вы сказали?

— Я спрашиваю: может вам чаю сообразить? А вы всё киваете и киваете в ответ… Вот я и подумала, что нервы все это. А для их успокоения, не грех и чего покрепче на душу принять.

— Нет-нет, — решительно отказался Григорий Викторович, тут же поднимаясь с неудобного табурета. — Дела.

— Да какие дела-то?! — всплеснула руками Алла Борисовна, косясь на аккуратные наручные часики. — Вон, времени уже почти десять натикало!