Александр Юрин - В лапах страха

Григорий Викторович буквально нос к носу столкнулся со скалящейся собачей мордой и просто замер, не в силах снести увиденного. Челюсти клацнули, чуть было не оставив следователя без лица — тот всё же успел отдёрнуться, попутно зацепив затылком каркас стола. В гудящую голову заскочило смятение.

Пес, не раздумывая, прыгнул вслед за жертвой, принялся с остервенением рвать когтями расстёгнутый плащ.

Григорий Викторович попытался вырваться, но лишь упёрся спиной в материализовавшуюся непонятно откуда стену, усугубив и без того невыгодное положение. Зверь всем своим весом навалился на раненную ногу. Захрустели связки.

Отойдя от болевого шока, Григорий Викторович осознал, что в мясорубке собачьих когтей перемалывается уже не только ткань его одежды, но и кровоточащая плоть чуть ниже груди. Догадка яркой вспышкой полоснула по сознанию, мобилизовав резервы дополнительных сил. От выброса в кровь очередной порции адреналина Григорий Викторович на минуту и сам почувствовал себя озлобленным зверем. Он что есть мочи ударил пса ладонями по ушам, здоровой ногой кое-как отпихнул поникшее тело животного в сторону и, собрав остатки сил, встал, где сидел, откинув стол к противоположной стене. Однако устоять прямо Григорий Викторович, как ни пытался, всё же не смог — в животе что-то оборвалось, а ноги сами собой разъехались в стороны, на вроде ножек курвиметра. Следователь вжался плечом в стену, стараясь не съехать слишком низко, так как в этом случае его шея непременно окажется в пределах досягаемости лап чудовища. На пол что-то посыпалось… Григорий Викторович схватился было за карманы, думая, что пёс просто разодрал ткань в клочья и к ногам сыплются измятые сигареты… Однако карманы были целы, а то, что царило на месте живота и впрямь, иначе как истинным безумием, назвать было нельзя.

Зверь профессионально, словно заправский хирург, вскрыл плащ, китель, рубашку, а вместе с одеждой и живот, из которого тянулись серые нити, так похожие на клубок извивающихся змей. Григорий Викторович почувствовал, как пол стремительно ускользает из-под его ног, а сознание и вовсе отъезжает в ледяную бездну. Самое странное, что боли при этом он не чувствовал вообще.

Григорий Викторович ещё раз, словно не веря во всё происходящее, посмотрел на своё выпотрошенное тело и что было сил закусил нижнюю губу, силясь привести себя в чувства. Однако столь желанная боль, которая оставалась единственным действенным средством против мягких объятий забвения так и не пришла. Зато вновь появилось белое пятно и, издав победоносный рык, попыталось опрокинуть раскачивающуюся жертву на пол. Григорий Викторович машинально отмахнулся от острых клыков… и вроде как лишился пальцев на левой кисти. Хотя, скорее всего, суставы просто осушило хлёстким ударом об твёрдый череп.

Верилось в это с неимоверным трудом. А левый рукав плаща, тем временем, стремительно намокал. Боли же по-прежнему не было, будто сознание оболванили морфином — Григорий Викторович помнил это жуткое состояние ещё по Афганской заварушке.

«Было дело, во время перестрелки, в колено попал осколок от вражеского фугаса. Сразу после шока, хотелось волком выть от жуткой боли! А после вколотой дозы почему-то представил себя Андреем Болконским… Только небо было чужим. Не хотелось туда, к ихнему аллаху. Ох, как не хотелось!»

Плечо заскользило по гладкой стене, унося Григория Викторовича в бездну; он смачно приложился затылком об плинтус и обмяк.

В животе что-то ворочалось, вынуждая вновь и вновь открывать закатывающиеся глаза. Григорий Викторович с трудом приподнялся на здоровый локоть и увидел, что зверь с остервенением роется в его внутренностях, которыми был усеян пол кухни. Следователь попытался поджать ноги под себя, в надежде подняться, чтобы предпринять последнюю отчаянную попытку спастись, однако снова ничего не вышло: подошвы заскользили по залитому кровью полу, а голова вновь уткнулась в плинтус.

Перед глазами ползли оранжевые слизни.

— Ну уж нет! — прошипел Григорий Викторович как мог злобно, отчего опутавшие его голову сети тут же исчезли. — Следователь, майор юстиции, отличник боевой — и чтобы вот так, даже ни разу не приласкав противника по-настоящему! Да не бывать такому никогда!»

Григорий Викторович разлепил ресницы и с лютой ненавистью взглянул на рычащее чудовище; в глазах следака то и впрямь казался самим сатаной, явившимся из подогретого вечным пламенем чистилища за порцией свежих душ.

Григорий Викторович неловко приподнялся, стараясь, по возможности, не обращать внимания на полученные увечья, и, упершись спиной в стену, протиснул кисть здоровой руки в карман плаща. Пальцы коснулись чего-то холодного, и Григорий Викторович только сейчас осознал, что нож вовсе не вылетал из его пальцев в момент первой атаки злобной твари. Нет, когда всё только началось, он машинально сунул нож в карман плаща, а в заварившейся потом кутерьме просто забыл про это неосознанное движение руки. Фатальная ошибка, — которая стала роковой и стоила жизни, — принесла на алтарь извечного зла очередную глупую жертву. Однако сокрушаться, обвиняя себя в оголтелой несостоятельности было поздно, да и не к месту; и Григорий Викторович постарался не зацикливаться на этом. Он прожил долгую жизнь и теперь желал лишь одного: чтобы рядом с его бездыханным телом лежал холодный труп его поверженного противника, чем бы тот ни был и откуда бы ни явился!

Григорий Викторович подождал, пока существо не приблизится на расстояние вытянутой руки и, как только это произошло, резко выбросил кисть с зажатым в пальцах ножом. Он особо не рассчитывал на удачный исход выпада, однако лезвие всё же прочертило по шкуре противника… а окружающее пространство затмилось душераздирающим воем, по сравнению с которым недавний рык, слышимый им с лестничной площадки, казался писком милого котёнка.

Затуманенным взором Григорий Викторович продолжал следить за безумными метаниями чудовища по кухне. Вернее это было не совсем чудовище — прежнее размытое пятно белого цвета, которое сновало по стенам, перескакивало через вентиляционные вытяжки и с разбегу налетало на запертое окно. Зрелище завораживало своим неистовством, и не будь Григорий Викторович практически при смерти, он бы наверняка не на шутку испугался. Но сейчас ему было всё равно, как совсем недавно было всё равно сбитой девочке, которая умирала на его руках и так хотела к маме…

Григорий Викторович не помнил свою маму — она умерла, когда он был ещё школьником, и именно от этого он и почувствовал боль. Спустя много десятилетий, впервые с тех самых пор, как потерял самое дорогое, что даётся по эту грань, помимо собственной жизни.