Кортни Саммерс - Это не учебная тревога

У Кэри отвисает челюсть. Он переводит взгляд с Харрисона на Трейса, и я вижу, как шокирует его осознание того, что Харрисон уже не на его стороне, если вообще когда-либо на ней был.

— Где пистолет? — спрашивает он и поворачивается к Райсу. — У тебя?

— Нет. — Трейс даже не пытается скрыть ликования в голосе. — Не у него.

— Как вы могли отдать ему ствол? — спрашивает Кэри у нас.

— Я ему его не отдавал, — отвечает Райс. — Он сам его взял.

— Ну здорово. Значит, стоит ожидать того, что однажды ночью я проснусь с приставленной к башке пушкой.

— Отличная идея, — замечает Трейс одновременно с тем, как его сестра говорит:

— Никогда! Трейс никогда не сделает этого. — Она поворачивается к брату. — Ты никогда не сделаешь этого, Трейс. Скажи ему.

Трейс долгую мучительную минуту молчит, после чего заявляет:

— Если только не буду вынужден.

— И что, бл*ть, это означает? — вскидывается Кэри.

— Ну, может быть, ты всё же превратишься. Может, инфекция еще возьмет свое.

— Это вряд ли, — говорит Райс.

Трейс пожимает плечами:

— Могу я хотя бы надеяться на это, а?

Вскоре обсуждение об отъезде в Рейфорд сходит на нет. Все на нервах, кроме Трейса. Он находит невероятно увлекательным вставлять в каждое свое предложение слова типа «ствол», «бах», «курок», «кокнуть», пока Кэри, не в силах больше это выдерживать, не уходит из зала.

Грейс заламывая руки сидит одна в углу. Вся это напряженность. Все эти нервные разговоры. Они выматывают. И она выглядит вымотанной. Я сажусь рядом с ней. Бросив на меня взгляд, Грейс отводит глаза. Мне становится стыдно за то, как я вчера накинулась на нее. Мне не следовало так себя вести.

— Прости, — извиняюсь я. — Я бы никогда не сказала об этом Трейсу.

— Знаю, — отвечает она. — А вот Кэри может рассказать. Если Трейс по-прежнему будет цепляться к нему. — Она выдавливает из себя улыбку, но в ее глазах отражается беспокойство. — И вот тогда-то Кэри и проснется с приставленной к башке пушкой. Если Трейс об этом узнает, для него это будет сильным ударом.

— Кэри ему не расскажет.

Не знаю, права я или нет, но Грейс слегка расслабляется, позволяя себе в это поверить.

— Такого больше не повторится, — говорит она. — Это получилось спонтанно, под влиянием момента. Я просто… хотела к кому-то прикоснуться, понимаешь? Прижаться к кому-то. Он оказался рядом. Ты меня понимаешь?

Понимаю, но ничего не отвечаю.

— Посмотри на Трейса и Харрисона, — кивает Грейс на них. Они сидят в креслах. Трейс — откинувшись на спинку и положив руку между ног. Харрисон зеркально отражает его позу. Создается ощущение, что они каким-то неправильным образом связаны друг с другом. — Угадай, что мне сказал Трейс.

— Что?

— Что Харрисону всего лишь нужно, чтобы его кто-то направлял. — Она вздыхает. — Вот такие мы теперь жалкие с ним.

— Вы не жалкие. — Я сглатываю. — Когда всё это произошло… в тот самый первый день… я думала о вас. Я вообще очень много думала о вас после ухода Лили.

— Надеюсь, ничего плохого?

— Нет, что ты. Я вспоминала нашу совместную ночевку, потому что мне очень понравилась ваша семья. Для меня вы были идеальной семьей.

— Мы далеки от идеала, поверь мне, — смеется Грейс.

— Мне нужна была вера в то, что вы идеальны, — объясняю я. — Это было прекрасное воспоминание. И я нуждалась в нем после того, как Лили ушла. — И есть еще кое-что, что она должна знать: — Я не сильная, Грейс.

Она долгое мгновение смотрит на меня, а потом обнимает.

Есть кое-что, чего никто вам не расскажет, обучая выживанию или тому, как просто продержаться подольше — это то, как множество часов состоит из ничего, потому что ничего не происходит. Так же вам не расскажут о том, как в одну минуту вы можете делиться с кем-то своими самыми сокровенными тайнами и целоваться, а уже в другую — вести себя так, будто ничего между вами не произошло, потому что далеко не всё может иметь значение ежечасно и ежесекундно, а если бы имело, то вас бы давно уже сломила вся его тяжесть. Вам никто не расскажет, как медленно текут дни, и как вы проживаете их на автопилоте, присутствуя и отсутствуя одновременно, бродя лунатиком и изредка просыпаясь.

Следующим имеющим значение моментом становится этот:

— Тебе чего-нибудь нужно?

Я сижу на кушетке в медкабинете. Райс стоит в дверях. Я не понимаю, о чем он спрашивает, пока не осознаю, что свалила рядом с собой медикаменты. Перекись водорода, мазь, бинты для того, чтобы перевязать голову. Я поднимаю руку ко лбу. Рана покрылась коркой.

— Наверно, оставлю так, — говорю я.

— Вряд ли это поможет ране зажить.

Я собираю всё и иду в ванную. Обрабатываю рану. Когда я выхожу, Райс всё еще находится в кабинете. Стоит, положив ладонь на стул, на котором сидел как-то ночью, ожидая моего пробуждения, чтобы потребовать ответы на свои вопросы. Он оглядывает меня с ног до головы, и я вспыхиваю, вспомнив, что на мне сегодня надето. Платье из драмкружка. Синее, не праздничное, но и не будничное. Я ощущала себя не в своей тарелке, надевая его, но чуть раньше решила постирать свою одежду, и теперь она сохнет в раздевалке.

— Я всё думаю о том, что ты мне рассказала, — говорит Райс. — О твоем отце. Я подумал… ты ушла от него. Тебе нужно смотреть на это так. Теперь ты свободна.

— Дело не в нем, — отвечаю я.

— Ты офигеть как трагична, Слоун. — Он замолкает. — Наверное, я не поеду в Рейфорд.

— Почему? — удивляюсь я.

— Не нравится мне эта затея. И их медицинская проверка.

— Ты не инфицирован.

— Да, но мы не знаем, как инфекция ведет себя в организме. Может быть, она постоянно видоизменяется.

— Ты знаешь о ней больше, чем мы, — замечаю я. — Ты знал, что Бакстер не инфицирован. И что Кэри не инфицирован. Ты был прав насчет температуры тела.

Райс молчит.

— Откуда ты знал, что зараженные становятся холодными?

— Что с тобой делал отец? — отвечает он вопросом на вопрос. — Я расскажу тебе о том, что знаю об инфекции, если ты расскажешь мне о своем отце. Тебе же не сложно будет это сделать, если дело не в нем?

Вот, значит, каково — сближаться с другими? Совершаешь что-то безумное вдвоем, а потом вынужден делиться всем, даже если на самом деле этого не хочешь? Я взвешиваю все за и все против. Я хочу знать. Хочу знать, что он знает об инфекции. Хочу знать, на что она похожа. Я чуть не заразилась ею, но до сих пор не знаю, что она из себя представляет.

Поэтому я мысленно считаю до ста, открываю рот и выдаю ему всю историю моих синяков.

Я рассказываю о том, как любая комната казалась тесной, когда в ней находился отец. О том, что он был не из тех, кто причиняет боль, а потом плачет, извиняется, обещает не делать так больше, но обещаний не сдерживает. Нет. Он был как робот. И потом тщательно осматривал нас с сестрой, поставив рядом друг с дружкой в одном нижнем белье, чтобы убедиться, что на наших телах не осталось синяков и ссадин. Я рассказываю о том, как быстро он понял, что, причиняя боль Лили, он причиняет боль мне, как много раз она заступалась за меня… Как отец впервые избил меня так, что в глазах мелькали звезды и я еле доползла до своей спальни. Он никогда еще так сильно меня не бил, и сестры рядом не было. Я рассказываю о том, что Лили никогда не говорила мне, что чувствует себя в ловушке. Мне жаль, что она не поделилась со мной этим, но, возможно, сделай она это, легче бы не стало ни мне, ни ей. Возможно, наша история в любом случае должна была закончиться в той или иной степени печально. Я рассказываю о том, что скучаю по сестре и нуждаюсь в ней, и что моя тоска, потребность в ней и разверзнувшаяся внутри пустота гораздо хуже того, что однажды утром я проснулась и обнаружила, что мир рухнул. Ведь со мной было покончено задолго до этого.