Александр Матюхин - 13 маньяков

Георгий Филимонович кивнул, словно отвечая на замечание товарища. В присущей ему немногословной манере Петр Кузьмич обозначил, что переход от Кяхты до Урги, длиной более чем четыреста верст, успешно завершился. И хоть это было лишь началом их длительного пути, подобный факт не мог не воодушевлять.

В Урге экспедиция планировала остановиться на зимовку – российское консульство в городе позволяло сделать это без каких-либо затруднений. Семеро участников экспедиции, а также трое их спутников, направлявшихся непосредственно в Ургу, взбодрились. Начались оживленные обсуждения – большинство путешественников впервые были в этих краях. Несмотря на сильный холод и ветер, лошади, предчувствуя скорый отдых, без понуканий прибавили шагу, неся своих всадников к вожделенной цели.

– Так вот где нам придется провести ближайшие пару месяцев, – задумчиво произнес Наплаков.

Жданов кивнул:

– Не самое плохое место, смею вас заверить.

– Вы имеете в виду консульство?

– Нет, что вы. Я говорю о храмах города и дворце Богдо-гэгэна. Я много читал о них и с нетерпением жду шанса увидеть воочию.

Петр Яковлевич, по-видимому начисто лишенный пиетета перед монгольской культурой, промолчал.

Спустя всего час экспедиция въехала в Ургу. Составлявшие городское предместье юрты вскоре сменились многочисленными храмами, а одетые в халаты и меховые шапки простолюдины – степенными и молчаливыми ламами. Город казался застроенным без всякого плана: не было улиц, даже очевидных прямых направлений, постройки то ютились бок о бок, заставляя объезжать их по широкой дуге, то оставляли незанятыми значительные пространства, на которых беспрепятственно гулял суровый степной ветер.

Консульский поселок, русскую колонию в Урге, путешественники заметили сразу – точнее, заметили они разительно выделявшуюся на фоне остальных зданий православную церковь с выбеленными стенами и золоченой маковкой небольшой колокольни. Здание консульства, выстроенное в сдержанном классическом стиле, располагалось рядом.

Внутри путешественников встретил коллега Жданова, профессор Федор Ипполитович Щербатской. После формальных приветствий и краткого разговора с Козловым он распорядился об устройстве гостей. Когда Георгий Филимонович поравнялся с ним, профессор прищурился, а затем удивленно вскинул брови.

– Жданов? Любезный мой, ты ли это?

Георгий Филимонович улыбнулся.

– Я и есть. Признаться, с нетерпением ждал нашей встречи. Еще в Петербурге мне сообщили, что ты направлен в Ургу.

– Торчу здесь уже третий год, – посетовал Щербатской, – правда, мне грех жаловаться – материала для работы здесь столько, что жизни не хватит, даже чтобы все прочесть. Но ходят слухи, что вскоре меня таки отправят домой.

– Слухи? Ты говоришь загадками, Федя.

– Все потом. Располагайся, отдохни с дороги, а вечером я к тебе зайду. Пропустим по стаканчику, я тебе расскажу о здешних делах, а ты со мной домашними новостями поделишься.

– Было бы знатно. Только, боюсь, новостей у меня немного – сам, как только вернулся из Ташкента, так сразу к Петру Кузьмичу и напросился. В Петербурге всего неделю пробыл, и ту всю в сборах.

– Ни слова больше! Потом все расскажешь, Жорж. Ступай.

Распрощавшись со Щербатским, Жданов занялся обустройством своего нового жилища. Выделенные ему комнаты не отличались ни размером, ни роскошью обстановки: небольшая спальня с гардеробом и рабочий кабинет, всю меблировку которых составлял письменный стол, два кресла, кровать и пара шкафов. Впрочем, с момента отъезда из Верхнеудинска у Жданова не было более комфортных условий, так что жаловаться не приходилось.

Расположив багаж и переодевшись, Георгий Филимонович тщательно записал события трех последних дней в свой походный дневник. В пути не было решительно никакой возможности делать подробные заметки – лютый мороз отбивал всякую охоту снимать рукавицы даже в прогретой походной печкой палатке. Касательно же приезда в Ургу Жданов записал так:

«Как и ожидалось, в генеральном консульстве Российской империи я нашел давнего, еще со студенческих времен приятеля Федора Щербатского. Удивительно, что мы встретились здесь, за тысячи верст от Петербургского университета, где оба преподаем на одном и том же факультете. В студенческие годы нас связывала крепкая дружба, но по их завершении судьба наша и призвание раз за разом заставляли каждого следовать своим извилистым путем. Оттого, видимо, встреча наша произошла именно здесь, в месте, куда нас обоих привела страсть ученых и исследователей. С нетерпением ожидаю вечера, чтобы побеседовать с ним».

После обеда, который накрыли в столовой консульства, Жданов решил прогуляться. Его спутники после шести дней в седлах предпочли нуждам духовным телесные – иными словами, решили как следует отоспаться. Выяснив это еще за обедом, Георгий Филимонович намеревался совершить намеченный моцион в одиночку. К некоторому его удивлению, на выходе он обнаружил Щербатского, в сопровождении двух казаков намеревавшегося покинуть консульство.

– Узнаю тебя, Жорж, – приветствовал товарища Федор Ипполитович. – Мне стоило предположить, что твоя неугомонная натура не даст тебе ни минуты покоя.

– Само это место не располагает к праздности, – невозмутимо ответил Жданов, – к тому же, полагаю, у меня будет предостаточно времени для отдыха в последующие месяцы.

Щербатской улыбнулся.

– Ты думаешь? Признаюсь, я тоже полагал, что мое пребывание здесь будет спокойным и размеренным, но… – он сделал короткую паузу, бросив на Жданова понимающий взгляд, – как ты верно заметил, этот город не располагает к праздности. Скорее напротив – он требует действий.

Какое-то время он возился с застежками шубы, затем вдруг замер, посещенный неожиданной мыслью.

– К слову, Жорж, как твой монгольский?

– Сносно, – ответил Жданов и продолжил уже на языке степняков: – Не могу хвастать большим опытом, но со встречными пару раз беседовать пришлось. Выходило не так уж и плохо.

– Прекрасно, – улыбнулся Щербатской. – Я отправляюсь на встречу с Агваном Доржиевым. Между нами было договорено о двух визитерах, но Буда Рабданов, который должен был сопровождать меня – близкий друг и соратник Доржиева, к слову, – внезапно занемог.

– Ты, Федор Ипполитович, что-то недоговариваешь, – покачал головой Жданов. – Я хоть и не великий знаток этих краев, но о такой заметной личности, как Доржиев, само собой, наслышан. Во-первых, он прекрасно говорит по-русски. А во-вторых – к чему тебе брать с собой меня, человека несведущего в здешних делах? Неужто во всей колонии не нашлось никого более подходящего?

Щербатской сопровождал вопросы Георгия Филимоновича спокойными кивками.