Александр Юрин - Сквозь тернии

Ярослав вздёрнул плечи.

— Я не знаю. Да и какая теперь разница! Меня больше интересует другое: кому понадобилось устраивать всё это, и ради чего?

Яська не знал, что ответить.

— Оказывается, в мире много странностей, — вздохнул Ярослав. — И ни одна из них не желает проливать на себя свет. Что за стих я читал?

— А ты разве не знаешь?

Ярослав отрицательно мотнул головой.

— Тогда как же читал?

— На память. Засело когда-то.

— Мамочки…

— Чего ещё?

Яська почувствовал, как, не смотря на царящий повсюду жар, он буквально с головы до ног покрывается ледяными мурашками.

— Так ведь и правда!

— Ты о чём?

— Тебе вовсе не казалось!

— Казалось — что?

— Ну как же!.. Всё то, о чём ты только что говорил! Твою реальность и впрямь кто-то замкнул! Но только твою. Потому что остальной мир продолжил жить как и прежде!

— О чём ты? Ведь это всего лишь мои догадки и слепые суждения, ничем особо не подкреплённые.

— А вот и нет! — Яська чуть было не показал напрягшемуся Ярославу язык — вовремя смекитил, что к чему, и где именно они находятся. — Этот стих — «Когда мы спрячем за пазуху…» — написал Владислав Крапивин — я читал его «Голубятню!..» А он жил и писал уже после войны!

Ярослав молчал.

— Понимаешь, что всё это значит?! — Яська уже не мог сдерживаться. — Ведь это и есть доказательство! Чего ещё надо?!

Ярослав тщательно пережевывал нижнюю губу — Звезда хоть и «трансформировала» его под стать себе — если «трансформировала» вообще, — однако так и не смогла бесследно стереть сознание мальчишки. Вот он, сознательный сорванец, пытающийся познать истину, не смотря ни на что! Он преодолел даже смерть. Снёс утрату. Вытерпел одиночество. И ничуть не изменился, если только на ощупь. Взрослые так не могут. Ни здесь, ни где бы то ни было.

Яська вспомнил Росинку — та тоже не изменилась, хотя он и не знал её при жизни. А это значит одно: Звезда может приспосабливать лишь материю, а вот в противоборстве с добрым сердцем и чистой душой — она бессильна! Да, от Росинки пахло болотной тиной, но это ещё ничего не значит.

— Но зачем Им это? — пробормотал Ярослав себе под нос.

— Кому — им?

— Тем, которые наблюдают.

— А как они это делают?

— Никогда не видел в темноте за окном силуэт замершей птицы в ветвях дерева?

— Нет… Хотя и чувствовал, что там что-то есть. Но я думал — это всё Тьма.

Ярослав отрицательно качнул головой.

— Нет, Тьма приходит уже после Них. А Они — бегут. Вечно. Потому что на одном месте Им не выжить. Они это знают, как знают и то, что сами повинны в приходе Тьмы. Это Они её позвали. И Тьма пришла.

Яська почувствовал, как шевелятся на затылке волосы.

— А ты их видел?

— Нет. Они ведь просто наблюдают. Они — выше. Как дерево за окном.

— А Тьма?

Ярослав серьёзно посмотрел на Яську.

— Я не помню, что видел. Я помню только, как во тьме со мной кто-то разговаривал, но я его не понимал. Я немного знаю немецкий — ещё в школе учил, до войны, а потом невольно натаскал себя, слушая этих фрицев! — Ярослав брезгливо сплюнул. — Это же, не было похоже ни на что из того, что я уже слышал. Хотя… У бабушки была Библия — она прятала её под половицей в своей комнате, чтобы никто не «настучал». По воскресениям бабушка запирала входную дверь, доставала из гардероба треснувшую икону со Спасителем и молилась Ему. Молитвы были на русском, хотя и основательно перековерканы на церковный лад, так что если читать быстро или петь — совсем ничего не разберёшь. Так вот, в конце службы, бабушка неизменно читала «Отче наш» на латыни… «Патерностер», — Ярослав умолк.

Яська ждал с замиранием сердца.

— Во тьме я не раз слышал «патер». И ещё, «нострум обскурис».

— И что это значит? — прохрипел Яська.

— Я… Я не знаю, — Ярослав обхватил руками плечи. Сейчас он всей своей позой олицетворял отчаяние, а может и смирение, принятие всего, как есть.

Яська молчал, не зная, что сказать. Было страшно. В особенности, вспоминать то, что случилось за кладбищем. Ведь это был истинный ужас. Тьма, что всё же добралась до него, как предрекали все те, кто знали про Путь.

— Вот, — Ярослав что-то протянул.

— Что это? — оживился Яська.

— Кулончик твоей сестры. Я её так и не встретил. Прости, — Ярослав виновато вздохнул. — Похоже, за гранью, как и в реальности, — не всегда получается так, как того хочешь. Точнее никогда не получается. Я и сам хотел её найти. Ведь это именно она «растормошила» меня ото сна.

Яська коснулся кулончика. Тот отозвался розоватым свечением и, словно в назидание, уколол пальцы.

— Это он привёл тебя сюда?

— Наверное… Хотя скорее другое. Кулончик лишь сохранил память о тебе и обозначил Путь. Потом я вспомнил про прыгалки, но те куда-то задевались во тьме… Я испугался, что потерял.

Яська достал из-за пояса прыгалки.

Ярослав кивнул.

— Я так и думал, что им не место там. Тогда я принялся играть в «стёклышки», чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей — к тому же кто-то нарисовал передо мной светящееся поле. Прыгал на одной ноге в абсолютной тьме, сам не понимая, как угадываю направление, куда нужно прыгнуть… а потом вдруг услышал голос.

— Голос?

— Ага.

— Тот самый?

— Нет, другой. Я его никогда до этого не слышал, но понимал. Он называл разные комбинации чисел и, всякий раз, добавлял: «натант». Тогда я заново подбросил кулончик… и он вдруг засветился, как сейчас… просто так, в полёте. Потом упал, подскочил и принялся скакать по пронумерованным квадратам!

— Ничего себе… — присвистнул Яська.

— Я тогда перепугался не на шутку, а кулончик возьми, да и повисни в воздухе, будто ничего и нету. А я слышу внушение, только на сей раз понятное: «плыви».

— И?.. — Яська всем телом подался вперёд.

— И я «поплыл»…

— Как?!

— Просто зажмурился, чтобы не так страшно, и прыгнул на тот квадрат, над которым завис кулончик. А когда открыл глаза, то оказался тут.

— Так что же это было такое?

— Не знаю. Думаю, это и есть Путь. Хотя скорее, меня кто-то направил. Или что-то.

Затем они долго молчали. Каждый пытался разобраться в собственных мыслях. За последнее время накопилось много всего и было неясно, как со всем этим «плыть» дальше. Бороться в открытую — нельзя. Уж очень неравны силы. Да и соратников найти вряд ли получится. Противостоять и дальше в одиночку — страшно. Кто его знает, на что ещё может пойти Тьма, задавшись достижением собственной цели? Пока Она лишь запугивала, однако факт того, что со временем эти меры недвусмысленного назидания трансформируются во что-то реальное и более действенное — неизменно заявлял о себе, как о чём-то, само собой разумеющемся. Окончательно подавляло неведение. Зачем, почему, когда и кем? — основополагающие вопросы, на которые попросту не было ответов. Да и не будет никогда, потому что на той стороне вряд ли так уж желают проливать свет на собственные деяния. «Злодеяния». Ведь тогда им самим придётся принять ещё более жуткую истину, чем всё остальное, что так стремится завладеть светом. Им придётся признать собственную ошибку, а это посложнее всего остального.