Александр Юрин - Сквозь тернии

Четвёртый проход…

Маленький мужичок, в поношенном пальто и шляпе, пытается водрузить на верхнюю полку огромный чемодан. У него это никак не получается — не хватает роста. Однако мужичок не сдаётся, ни смотря на одышку, — встаёт на цыпочки, тянется всё выше, выше и выше… Наконец у него всё же получается запихнуть чемодан, однако тот теперь невиден с нижней полки, и мужичка это явно настораживает. Он начинает прыгать на месте, смешно дрыгая ногами. Цепляется за края верхней полки, пытается подтащить равнодушный чемодан за кожаный бок, — но всё тщетно. Потом всё же додумывается встать ногами на нижнюю полку. Подошвы туфель грязные, но мужичка это, такое ощущение, мало заботит — он занят куда более важным делом, ему не до соблюдения этикета. Он тянет дрожащие руки к заветной поклаже и всё же дотягивается. Но при этом теряет равновесие — поскальзывается на грязи от собственных же туфель — и летит вниз головой, вместе с чемоданом. Шмяк, прямо в жижу и скопление не то червей, не то змей! Туфли — в стороны, шея — наперекосяк, чемодан — прямиком в коридор… Бух о пол, будто сытый филин, и — нараспашку. К Яськиным ногам летит порядочный булыжник, если в голову — мама-мама! Однако внутри чемодана есть камешки и побольше. А мужичёк не чувствует боли — раз, и уже на ногах, — смотрит так, с прищуром, словно не доверяет. И впрямь, заявляет фальцетом: «Это моё! Всё! Не тронь!» — И бряк на пузо, собирать раскатившиеся булыжники, будто те, бесценные алмазы.

Пятый проход…

Пьяная драка. Друг напротив друга застыли двое. Оба в разодранных тельняшках, закатанных до колен трико и вонючих носках, со съехавшими пятками. Оба с искажёнными злостью губами, «фонарями» под глазами, сбитыми в кровь костяшками на кистях рук. Оба и думать забыли о том, что послужило началом ссоры, чего им нужно друг от дружки, и как давно продолжается эта безумная драка. Рука одного пытается нащупать на столе нож. Другой, тянется к горлышку разбитой бутылки. Миг и начинается кровавая драка. У одного, сильно рассечена щека. У другого, стремительно алеет тельняшка на боку. Обоим всё равно. Они наскакиваю друг на друга снова и снова. Словно актёры театра, в попытке отрепетировать заученную роль до автоматизма. Однако зрителям нет до их представления никакого дела. Они вскарабкались с ногами на полки и безучастно смотрят в окно, словно именно там, за стеклом, заключается последний смысл их грустного существования под сенью бесконечной битвы.

Шестой проход…

Полыхает пожар. Пламя скачет по полке, на которой лежит почерневшее тело. Пальцы на ногах и руках обуглились. Со свистом лопаются глазные яблоки. Потрескивает, запекаясь, кожа. Под потолком, вперемешку с угаром, висит сладковатый запах прожаренного мяса. Кажется, что всё кончено. Однако пожар просто царит, вне времени и пространства. А тело содрогается в конвульсии, пытается подняться, хватаясь чёрными пальцами за раскаленную добела стену. Пустые глазницы излучают мрак, с приоткрывшихся губ слетает серый пепел, на пол сыплется бахрома сгоревших волос. Человек манит к себе, учит: «Не верь им. Чему бы они тебя ни учили! Чего бы ни обещали… Всё это — ложь! А истина тут, в плазме!» Пламя становится выше. Оно словно питается слетевшими с почерневших губ словами. Оно заполняет собою весь проход, скачет по соседним полкам, словно кого-то ищет. Да, оно ищет уверовавших в правду последних слов. Оно ищет новое топливо. В угоду истине.

Седьмой проход…

Белый кролик, ростом с человека, потрошит пойманного охотника больничным скальпелем. Бедняга — в сознании, но такое ощущение, не чувствует боли. Он словно под анестезией, вынужденный бороться лишь с собственным страхом — ведь рано или поздно, наступит конец. Но конец всё не наступает, а кролик входит в раж — ему нравится, когда всё так: охотник и жертва поменялись ролями. Он вынимает когтистой лапой человеческие внутренности, не задумываясь, пихает их в клыкастую пасть, медленно пережёвывает, как истинный гурман. Мех на груди принимает бордовый оттенок, что только лишний раз подчёркивает контраст творящегося безумия. Кролик, видимо, наелся до отвала, хочет пить. Он выдвигает из-под полки медный таз и приподнимает безвольного охотника за ворот куртки. Из выпотрошенного живота льётся вязкая кровь. Глаза бедняги закатываются, но кролик тут же встряхивает свою жертву — нет, он хочет, чтобы та оставалась в сознании до последнего кусочка… и даже после завершения банкета, перевариваемая в желудке. Таз наполняется до краёв. Кролик довольно улыбается и откидывает охотника прочь. Хватается обеими лапами за таз, отрывает от пола и жадно пьёт, будто утомившийся мясник.

Восьмой проход…

На полу в конвульсиях извивается человек. Потом замирает, читает что-то вслух по памяти. Хотя скорее просто бредит. Руки обрублены по локоть, тело укутано в грязную ткань на вроде мешковины. Глаза закатились, на лбу выступила испарина, шея согнута под неимоверным углом — ещё пара градусов и непременно сломается! Босые пятки упираются в дверной косяк, об который ломаются ногти. Вены на ногах вздуты, внутри них отчётливо угадывается некое постороннее движение, — словно извивающиеся нити. Человек выгибает спину, кричит не своим голосом, пытается культями сорвать с себя мешковину и расцарапать грудь. Не получается. Правый глаз лопается. Человек замирает, не понимая, что именно произошло, а из кровоточащей глазницы выползает длинный червь: медленно, размеренно, точно хозяин апартаментов на променаж. Он ползёт по липкой от пота коже лица, по пути «заглядывает» в нос и скрывается целиком между приоткрытыми губами. Человек давится. Его начинает тошнить, причём не пищей, а сгустками крови. Эти сгустки шлёпаются на пол и дико верещат, спеша поскорее ускакать в тёмный уголок, будто выводок лягушат — в топь. Человека снова душит судорога. Он сжимается в позе эмбриона. Тянет трясущиеся культи к животу. Затем начинает часто-часто сучить ногами, в попытке оттолкнуть что-то невидимое от себя. Мешковина в районе гениталий темнеет. Начинает зловеще трещать. Рвется, порождая на свет гибрид рыбы и птицы. Беззубая голова, молча, открывает рот. Вращаются затянутые плёнкой глаза. Хлюпают остатками крови жабры. Наточенные плавники перерезают последние нити, что оплели когтистые лапки и оперение хвоста. Существо расправляет уродливые крылья и начинает неумело носиться по проходу, жутко вереща и натыкаясь на всё подряд. Человек переводит дух, но буквально сразу начинается новая пытка: из-под кожи на ногах и культях лезут белые личинки. Они тут же сворачиваются в колечки и раскатываются по углам, словно горох. Человек снова кричит. Снова. Снова. И снова.

Девятый проход… Последний.