Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]

– Даже если это самая чокнутая семья в мире, – сказал он.

Послышался скрип, и он задом почувствовал движение досок. Стряхнув паука с руки, он подвинулся, освобождая место для Шелли. Они вглядывались вдаль, туда, где расстилалась долина. Скоро наступит ночь, и вдоль дороги зажгутся уличные фонари. Он потянулся и погладил ее между лопатками.

– Скоро все закончится, – произнес он.

Он сказал это, как утешительную банальность, но в то же время сам понял, что это – правда; так спящее тело, знающее о скором звонке будильника, может почувствовать его заранее. И слава Богу.

– Все в безопасности, – продолжил он. – Лита дома. Ребята в часовне. Твоя мама…

Он вдруг понял, что у него нет четкого представления, где она может быть, и ни одному из них нет дела до ее безопасности в той же мере, как и до внезапной инверсии силы тяжести или когнитивной нежизнеспособности в космосе.

– Между мной и твоей мамой все непросто, – сказал он. – Так же непросто, как устройство адронного коллайдера. Прости, что приходилось врать тебе. Мы лгали об этом так долго, я почти забыл, что есть кто-то, кто до сих пор мне верит. Но это не делает правду приятнее.

Он остановился, помолчал, затем продолжил.

– Ты свет, – произнес он. – Ты освещаешь людей, выявляешь в них самое светлое и самое темное. С тобой я всегда становился лучше, поскольку ты освещала мой путь. И потому, то, каким образом ты узнала о моей плохой стороне, делает все хуже. В этом твоя трагедия, и ничто не разбивает мне сердце сильнее: тебя всегда будут окружать люди, не достойные тебя.

Шелли повернулась к нему. Ее глаза увлажнились, но не от слез: просто легкая пелена света. Годфри отвернулся, в горле застрял ком. Никогда в своей жизни он не видел более чистого обещания искупления и не чувствовал, что не достоин его.

Зазвонил его телефон.

– Извини, – сказал он дрогнувшим голосом. – Я… я должен ответить.

Это был Интаки. Он долго слушал, а затем сказал, что будет так скоро, как только сможет.

– Подожди пока у меня в кабинете, – сообщил он. – Постарайся не допустить третьего акта. – И повесил трубку.

– Мне нужно идти, – произнес Годфри. – Шериф не в себе, отказывается сдать свое оружие. Семья Фредериксов нашла его сидящим на их лужайке с ружьем в руках, он пел песни Пэтси Кляйн. Ее песни вкупе с огнестрельным оружием никогда не доводили до добра.

Шелли вопросительно посмотрела на него.

– Дженнифер Фредерикс, – сказал он. – Она была последней.

Она уставилась на него. Свет в ее глазах внезапно ослепил, как полуденное солнце, и заморгав, он отвернулся.

– Ты в порядке? – спросил он. – Шелли…

Она встала. Из ее горла вырвался гул, низкий стон звериной скорби: словно все ее страдания – какой-то особый вид предательства, как можно поверить в то, что произошло? И ты, ты сама позволила этому случиться.

– Милая, – начал Годфри, потянувшись к ней, но ухватил только воздух, – Шелли неожиданно рванулась вперед, опустевшие ступени и крыльцо вздрогнули, а она упала на лужайку и растянулась во всю длину рядом с автомобилем. Годфри беспомощно смотрел, как она поднялась, пересекла лужайку, – огни фонарей резко затухали, когда она проходила под ними, и продолжали гаснуть дальше вдоль холма; она скрылась из виду, а он продолжал слышать грохот ее шагов и резкий, возрастающий крик ужаса и отчаяния, который, казалось, мог достичь самих небес.

Годфри был потерян. Ничто в его опыте общения с племянницей не говорило, что она может так двигаться или производить подобный шум. Вот так же в детстве он впервые увидел котел Бессемера: ужасающий дракон, изрыгающий огонь и пар из своей пасти, но и это было не все – скрытый потенциал ежедневной мощи, затаившейся, но в то же время у всех на виду, ждущей своего часа, чтобы вырваться наружу.

Годфри вынул свой телефон, но он не включался. Подошел к машине, но она не завелась. Как, подумал он, и любое другое электронное устройство, и все из-за Шелли. Он стоял под потухшим фонарем, чувствовал не надвигающуюся кульминацию, но возбуждение при ее приближении; что-то должно случиться и прямо сейчас, но его отправили на скамейку запасных. Одинокий и бесполезный богатый парень стоит у дома на холме, видимый и в то же время всеми забытый. Он увидел на дорожке белое перо, поднял его и держал на ладони и дул на него изо всех сил. Оно поднялось в воздух, закружилось и вновь приземлилось на землю: жертва законов, которые невозможно ни изменить, ни преодолеть.

Он посмотрел вдаль, и тьма обволокла его. Луна, будто чуждое украшение на глади воды, и Белая Башня – теперь отчетливо видимая.

– Боже мой, – произнес он.

Затем, вдалеке, он услышал серию выстрелов, и снова безраздельная власть тишины. И это был конец. Что бы он ни значил для каждого.

– Конец, – сказал Годфри. Не горю или облегчению, или другим домыслам. Просто конец. Он смирился с этой мыслью.

Все кончено и больше уже ничего не случится.

Затем в Белой Башне погас свет.

15:32

Когда Роман возвращался обратно, по радио передали новостную сводку: «Продолжаются поиски подростка из Хемлок Гроув Питера Руманчека, подозреваемого в причастности к серии жестоких убийств, ранее ошибочно приписываемых животному. Жертва вчерашней ночной резни, третья по счету, была опознана, как местная жительница Дженнифер Фредерикс…».

Что-то шевельнулось в душе Романа, что-то настолько же мелкое и глубокое, как кусок пищи, который застрял в зубах, и ты никак не можешь его выковырять.

«Предполагается, что убийца мог дрессировать одного или более волков для дальнейшего использования в своих ужасных преступлениях. Скончавшийся Френсис Пульман, заявлял, что был свидетелем убийства первой жертвы – Брук Блюбелл, атакованной огромным черным демоническим псом, пока прошлой ночью не поступили множественные донесения жителей о большом белом волке…»

Роман выключил радио. Могло ли все это время быть два волка? Один черный, один белый…

Тут он вильнул на тротуар и сбил почтовый ящик, сломав при этом правое боковое зеркало, которое повисло на проводах, как не до конца отрезанная часть тела. Он сдал назад и, сделав поворот на 180, вдавил педаль в пол. Коричнево-желтые листья кружились вслед уносящимся колесам машины.

15:43

– Это забавно! – сказала Лита. – Можешь представить: у меня никогда раньше не было чайной вечеринки! Так и хочется обратиться к себе по-королевски – мы . Ну, подайте нам свою чашку, и мы ее снова наполним.

Снаружи раздался шум машины, приближающейся на предельных скоростях. Скрипнули шины, и автомобиль затормозил у ее дома. Лита осторожно взяла чашку из трепещущих рук гостьи и, подойдя к окну, раздвинула шторы.