Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

— Я хочу, чтобы ты показал, себя, — сказала Вирджиния.

— Я гол, как младенец, — сказал Бак. — Что мне еще сделать? Снять с себя кожу? Выйдет довольно забавно.

— Покажись Джону, моему мужу. Пусть он увидит, что ошибался.

— Ах, бедняга Джон. Не думаю, что он жаждет меня видеть, а?

— Он считает, что я не в себе.

— Сумасшествие иногда очень полезно, — заметил Бак. — Сэди чуть не стащили с электрического стула, настаивая на том, что она за себя не отвечала. Но Сэди слишком честная, чтобы выгадывать себе что-то. Она продолжала втолковывать им: «Я хотела, чтобы он умер. Поэтому я застрелила его». Она никогда не отличалась здравомыслием. Но ты… теперь, я полагаю, ты сама знаешь, что для тебя лучше.

Тень немного изменилась. Вирджиния не могла как следует различить, что делал Бак, но, несомненно, он творил что-то непристойное.

— Подойди и возьми его, Вирджиния, — сказал он. — Хватай.

Она вынула из-за спины «смит-и-вессон» и направила на него.

— Не сейчас, — сказала она.

— Ты не сможешь причинить мне вреда этой штукой, — ответил он. — Ведь я уже мертв, помнишь?

— Ты сделал мне больно. Почему я не могу тоже заставить тебя страдать?

Бак покачал своей эфирной головой и громко засмеялся. Пока он так развлекался, за окном, со стороны шоссе, раздался вой полицейских сирен.

— Ну, что ты придумала? — сказал Бак. — Суета и чепуха. Давай, детка, повеселимся немножко, пока нам не помешали.

— Предупреждаю тебя, это пистолет Сэди…

— Ты ничем не повредишь мне, — прошептал Бак. — Я знаю женщин. Говорят одно, а поступают наоборот.

Он засмеялся и шагнул к ней.

— Не надо, — предупредила она.

Он сделал еще один шаг, и она нажала на курок. В ту же секунду, когда она услышала звук выстрела и почувствовала, как пистолет дернулся у нее в руке, в дверном проеме появился Джон. Стоял он там все время или только что вернулся, окончив молитвы и желая поучить свою заблудшую жену, Вирджиния так никогда и не узнала. Пуля прошла сквозь Бака, расщепив его туманное тело, и с потрясающей точностью попала в проповедника, пробив ему горло. Кровь выплеснулась на рубашку. Фигура Бака растворилась, точно пылевое облако, и призрак исчез.

Джон Гир нахмурился и отшатнулся к дверному косяку в поисках опоры. Но удержаться не смог и упал на спину в дверной проем, точно опрокинутая статуя. Лицо его омывалось дождем. Кровь все лилась из пробитого горла. Она растекалась сверкающей лужей, когда Алвин Бейкер и его помощник появились на пороге с пистолетами наготове.

«Теперь муж никогда ничего не поймет», — подумала Вирджиния. Вот жалость-то. Он никогда не поймет, до чего был глуп, и не увидит глубины своего неведения. Во всяком случае, по эту сторону могилы. Проклятье. Он сейчас в безопасности, а она осталась с дымящимся пистолетом в руке, и бог знает, какую цену ей придется заплатить за то, что она совершила.

— Положите пистолет и выходите. — Голос, доносившийся со стоянки, звучал жестко и бескомпромиссно.

Вирджиния не ответила.

— Вы слышите меня, там, внутри? Говорит шериф Бейкер. Это место окружено, так что выходите, иначе вы погибнете.

Вирджиния присела на кровать в раздумье. Они не покарают ее так, как покарали Сэди. Но придется долго сидеть в тюрьме, а она уже устала от ограничений. Если сейчас она не безумна, то длительное заключение легко перенесет ее через эту грань. Лучше закончить здесь, решила она. Она подняла теплый пистолет, поднесла его к подбородку и плотно прижала дуло, чтобы выстрел наверняка снес ей половину черепа.

— Разве это мудро? — спросила Сэди, когда палец Вирджинии напрягся на курке.

— Они запрут меня, — ответила она. — Я не вынесу.

— Верно, — сказала Сэди. — Они на какое-то время поместят тебя за решетку. Но ненадолго.

— Должно быть, ты шутишь. Я хладнокровно застрелила мужа.

— Ты же не хотела, — успокаивающе сказала Сэди. — Ты целилась в Бака.

— На самом деле? — засомневалась Вирджиния. — Не знаю.

— Ты можешь разыграть безумие — это то, что мне нужно было сделать. Просто выбери самую вероятную версию и настаивай на ней.

Вирджиния покачала головой. Она не слишком-то умела лгать.

— А когда ты освободишься, — продолжала Сэди, — ты будешь знаменитой. Ради такого стоит жить, верно?

Об этом Вирджиния не думала. На ее лице появился слабый призрак улыбки. Снаружи шериф Бейкер повторял приказ — выбросить в дверь оружие и выйти с поднятыми руками.

— У вас есть десять секунд, леди! — заявил он. — Я сказал — десять.

— Я больше не смогу унижаться, — прошептала Вирджиния. — Не смогу.

Сэди пожала плечами.

— Жаль, — отозвалась она. — Дождь стихает. Там, в небе, луна.

— Луна? В самом деле?

Бейкер начал отсчет.

— Ты сама должна решить, — сказала Сэди. — При малейшей возможности они тебя пристрелят. И с радостью.

Бейкер досчитал до восьми. Вирджиния встала.

— Стойте! — крикнула она в дверь.

Бейкер прекратил считать. Вирджиния бросила пистолет в грязь.

— Хорошо, — сказала Сэди. — Я рада.

— Я не смогу одна, — ответила Вирджиния.

— В этом нет нужды.

На парковке собралась внушительная аудитория: разумеется, Эрл и Лаура-Мэй, Милтон Кэйд, Дуэйн со своей девушкой, шериф Бейкер и его помощник, кучка постояльцев мотеля. Они молчали и смотрели на Вирджинию Гир со смешанным выражением тревоги и благоговейного трепета на лицах.

— Подними руки вверх, чтобы я их видел! — крикнул Бейкер.

Вирджиния сделала, как он велел.

— Погляди туда. — Сэди указала в небо.

Луна поднималась в зенит, огромная, белая.

— Почему ты застрелила его? — спросила девушка Дуэйна.

— Дьявол велел мне это сделать, — ответила Вирджиния, глядя на луну и изображая на лице как молено более безумную улыбку.

Обстоятельства, сложились так, что Грегориус стал владельцем неисчислимого состояния. Ему принадлежали корабли и дворцы, лошади, города. Его богатство казалось столь огромным, что тем, кто оценивал размеры его собственности — после того как события, о которых здесь говорится, подошли к чудовищному концу, — проще было перечислить, чего Грегориус не имел.

Он был очень богат, но далеко не счастлив. Он вырос католиком, и в молодости — до того, как ему улыбнулась удача, — в тяжелую минуту не раз искал утешения в вере. Но он пренебрегал религией, и в итоге, в возрасте пятидесяти пяти лет, когда весь мир лежал у его ног, проснулся однажды ночью и обнаружил, что Господь оставил его.

Это был тяжелый удар. Однако Грегориус тут же предпринял шаги с целью исправить дело. Он поехал в Рим; он говорил со святейшим Папой; он молился день и ночь; он основал духовные семинарии и лепрозории. Однако Бог не желал показать ему даже кончик ногтя. Господь покинул Грегориуса.