Дэннис Крик - Прикосновение

− А меня звали арестовать убийцу. Но что-то я здесь не вижу ни жертвы, ни преступника. − сказал один из приставов.

− Это он убийца! − воскликнула Жалма, показывая на Даниэля, который стоял позади всех. − Он демон в человеческом обличье, и я клянусь, что докажу это!

− Кого же он убил? − пристав посмотрел на парня. − Может, я слепой?

В непростой ситуации разобрался сам Даниэль. Он извинился перед гостями и предельно вежливо объяснил Жалме, что пить столько эля нельзя. Жалма, женщина, которая за всю свою жизнь притронулась к алкоголю только дважды (в день своей свадьбы и в день смерти отца Блес) накинулась на него с кулаками.

В итоге ее пришлось долго успокаивать усилиями всех собравшихся, включая самого Даниэля. Позже Блес призналась мужу, что в таком состоянии видела свою мать впервые.

На следующий день Даниэль решил, наконец, избавиться от женщины, которую уже давно ненавидел. Он позвал Парвика и приказал ему отвезти свою хозяйку в горы, там связать и оставить у подножия серых скал до его прихода. И так как Парвик Лавей был давно уже в его власти и ослушаться вампира не мог, приказ был выполнен беспрекословно и быстро.

Под предлогом срочной встречи с особой высокопоставленной и знатной, чуть ли не из королевской семьи, кучер отвез Жалму в горы, там силой связал и оставил в одиночестве у скалистого обрыва.

Через час в назначенное место явился сам Даниэль. Но не только жажда мести привела его сюда. Если бы он хотел просто избавиться от прозорливой тещи, то попросил бы кучера опустошить ее до последней капли, однако он этого не сделал. Его волновало другое.

На протяжении всего периода жизни в доме на реке ему не давал покоя один и тот же вопрос. Он задавал себе его каждый раз, когда сталкивался нос к носу с матерью своей жены, но так и не смог найти вразумительного ответа.

Почему его чары не действовали на Жалму Като? Почему вопреки всем его стараниям она оставалась невосприимчивой к его взору, исполненному тайного внушения?

Этот вопрос он и озвучил, склонившись над ней, дыша холодным воздухом прямо ей в лицо.

− Почему? Да потому, что я сразу поняла, что ты нелюдь! − прошипела Жалма, но надо отдать ей должное, не отвела глаза в сторону. − Ты околдовал мою дочь, но околдовать меня у тебя не получилось. Поэтому ты решил меня попросту убить!

− Я пытался остановиться, но разве я могу противостоять своим инстинктам? Да, убивать слуг было делом рискованным. Но я не позволял им вернуться. Никому, кроме Парвика. Он был мне нужен, чтобы помогать.

− Куда ты приведешь ее, дьявол? − из глубоких впадин глаз на него смотрела сверкающая ярость. − На эшафот или прямо в ад? Что она сделала тебе?

− Я люблю ее, а она любит меня. Наверное, тебе этого не понять. Мы будем счастливы, Жалма. Но ты этого уже не увидишь, − парень улыбнулся, не скрывая длинных клыков.

− Я знала, что ты несешь зло в этот мир. С самого начала я прочитала это в твоих глазах, черных льдинках смерти. Моя ошибка заключалась в том, что я слишком многое позволила тебе. − От бессилия и боли она опустила голову на грудь.

− Ты говоришь, что знала, однако до самого последнего момента молчала. Это страх, не так ли, Жалма?

− Будь ты проклят, дьявол!

− Поздно. Уже проклят, − кровожадный оскал исказил лицо зверя. Она увидела, как он открывает рот и дает волю медленно растущим клыкам.

− Я выпью твою кровь, всю до капли. А потом закопаю твое пустое тело здесь у подножия горы. Чтобы ты не смогла вернуться с того света и явиться в свой дом. Никто не узнает, какая участь постигла тебя на самом деле. Все будут считать тебя пропавшей без вести. Как и многих других, опустошенных мной до смерти.

Едва договорив, он не дал ей ответить. Его клыки пронзили плоть несчастной с хорошо знакомым, тугим похрустывающим звуком. Глаза Жалмы Като сомкнулись, тьма поглотила усталое сознание. Огромная, беспросветная, вселенская тьма окрасилась красным. Этот цвет пах кровью…

Насыщение не принесло ему знаний. Лишь сладкую истому, что радовала тело, да и только.

Даниэль так и не понял, почему на некоторых людей его магия действует беспрекословно, а других не касается совсем. Много чего еще не успел сказать ему перед смертью косматый старец с горы. Но вампир смирился с тем, что узнавать это ему приходится самому опытным путем и по мере необходимости. В итоге он объяснил это себе издержками проклятия и пообещал больше на этом не зацикливаться.

Когда все было кончено, он поднялся с земли и подозвал к себе кучера.

− Можешь допить, у нее еще осталось немного, − кивнул он в сторону бездыханного тела.

Горбун издал хлюпающие звуки искривленным ртом и быстро закончил дело за своего хозяина. Во время кровавой трапезы он так громко чавкал, что привлек к себе внимание всех затаившихся в округе стервятников.

Потом они выкопали Жалме могилу (настолько глубокую, что выбраться из нее не представлялось возможным даже для вампира), погрузили на дно тело мертвой женщины и закопали.

− Дело сделано, Парвик, − сказал Даниэль, садясь в повозку. − А теперь езжай обратно.

По прибытии в дом на реке Даниэль пожаловался жене на то, что нигде не смог найти ее мать. Он искал на территории поместья и в лесу, он ездил с Парвиком в город, но все безрезультатно.

Конечно, Блес страдала. Даниэль видел в ее глазах настоящую трагедию, а на лице − отпечаток смертельной усталости. Но именно благодаря этой усталости ему удалось убедить ее не предпринимать никаких решительных действий ввиду их полной бесполезности.

На следующий день решено было вызвать отряд поиска, но, как нетрудно догадаться, скобры Мегара и здесь оказались бессильны.

Имя Жалмы Като встало в один ряд с именами тех, кто пропал в Хазельбранте за последние месяцы и неизвестными именами тех, кто еще непременно пропадет в недалеком будущем.

Все плывет…

Плывет как в странном сне.

Нелепые образы, неясные очертания которых переплетаются странными тенями, их нельзя собрать воедино.

Лица…

Какие-то совсем чужие и неведомые лица. Плавают в сознании привидения, напоминают обрывки ушедших дней. В одно время явные, но в тот же самый момент такие загадочные и отстраненные. Непонятные знаки, зажигаемые отблесками возвышающихся звезд. Уходящие вдаль сумерки. И вокруг все тихо…

Полубредовое состояние покоя, как чувственность накатывающей волны беспамятства. Отчуждение и боль. Боль, которая бывает сладостной, но все чаще нервной и злой, а иногда такой долгой, что чувствуешь, будто породнился с ней навеки. И без нее уже не по себе.