Клайв Баркер - Проклятая игра

— Заткнись, — рявкнул Куртсингер. Он дико вытаращился на Оттави. — Мы не хотим слушать.

— У нас вряд ли будет другая возможность, мой дорогой Джеймс, — ответил Оттави с высокомерной вежливостью. — Не думаешь ли ты, что нам следует признать всю правду? Мы в отчаянном положении! О да, друзья мои. Нам всем надо пасть на колени и исповедаться!

— Да, да, — сказала Стефани. Она пыталась встать, но нога не слушались ее. Ее платье, расстегнутое сзади, намеревалось сползти.

Двоскин потянул ее обратно в кресло.

— Мы будем здесь всю ночь, — сказал он. Эмили хихикнула. Оттави бесстрашно продолжал.

— Сдается мне, — сказал он, — он , возможно, единственный невинный среди нас. — Оттави указал на Марти. — Вы только взгляните на него. Он даже не знает о чем я говорю.

Все эти замечания начинали раздражать Марти. Однако связываться с адвокатом сейчас не имело смысла — удовольствие было бы хоть и драгоценным, но слишком коротким. В своем теперешнем состоянии Оттави свалился бы от одного удара. Его мутные глаза смотрели почти что безумно.

— Вы разочаровываете меня, — прошептал Оттави с неподдельным сожалением в голосе. — Я думал, что мы кончим лучше…

Двоскин встал.

— У меня есть тост, — объявил он. — Я хочу выпить за женщин.

— Вот это идея, — сказал Куртсингер. — Но нам требуется вдохновение. — Ориана сочла это замечание самой смешной шуткой за весь вечер.

— За женщин! — провозгласил Двоскин, поднимая бокал. Но никто не слушал. Эмили, бывшей так долго тихим ягненком, вдруг взбрело в голову раздеться. Она оттолкнула кресло назад и расстегивала блузку. Под ней у нее ничего не было, соски ее казались напомаженными, словно она готовилась к этому представлению. Куртсингер зааплодировал, голоса Оттави и Уайтхеда слились в хор подбадривающих замечаний.

— Ну что ты скажешь? — обратился Куртсингер к Марти. — Она твоего типа? Смотри-ка какое все это у нее, это ведь все ее, правда, прелесть?

— Хочешь потрогать? — предложила Эмили. Она сорвала свою блузку и теперь была полностью обнажена по пояс. — Давай-давай, — сказала она, беря руку Марти и, прижимая ее к своей груди, водя ей по кругу.

— О да, — протянул Куртсингер, скалясь на Марти. — Ему нравится. Я вам точно говорю, ему нравится.

— Конечно, нравится, — услышал Марти голос Уайтхеда. Он бросил нетвердый взгляд в сторону старика. Уайтхед встретил его прямо — в прищуренных глазах были усмешка и возбуждение. — Ну давай, — сказал он. — Она вся твоя. Она здесь именно для этого.

Марти слышал слова, но не мог понять их смысла. Он дернул руку от тела девушки, словно обжегся.

— Идите к черту, — сказал он.

Куртсингер поднялся.

— Ну не будь ты таким вредным, — упрекнул он Марти, — мы просто хотим посмотреть, на что ты годишься.

За столом Ориана опять начала хохотать, Марти не был уверен, над чем. Двоскин стучал ладонью по столу, бутылки подпрыгивали в такт.

— Ну же, — сказал Марти Уайтхед. Они все смотрели на него. Он повернулся к Эмили. Она стояла в ярде от него, пытаясь стянуть юбку. В ее эксгибиционизме определенно было что-то эротическое. В штанах Марти затвердело, его голова затвердела тоже. Куртсингер обнимал Марти за плечи и пытался снять с него пиджак. Ритм, отбиваемый Двоскином (теперь уже и Оттави присоединился к нему) на столе, бешеным танцем стучал в голове Марти.

Эмили удалось справиться с юбкой и теперь она валялась у нее под ногами. Не останавливаясь, она стянула трусики и предстала перед всей собравшейся компанией одетая только в жемчуга и туфли на высоких каблуках. Обнаженная она выглядела достаточно молодо — лет четырнадцать, может быть, пятнадцать. Кожа ее была сливочного цвета. Чья-то рука — «Наверное, Орианы», — подумал Марти — ласкала его возбужденный член через штаны. Он повернул голову: это была совсем не Ориана, а Куртсингер. Он оттолкнул руку. Эмили подошла к нему совсем близко и принялась расстегивать его рубашку снизу. Он пытался сказать что-то Уайтхеду. Слова еще не пришли к нему, но он страшно хотел найти их, — хотел сказать старику, каким мошенником он оказался. Даже больше, чем мошенником, — просто мерзавцем, подонком с грязными мыслями. Так вот зачем его пригласили сюда, поили вином и развлекали грязными беседами. Старик хотел видеть его голым и трахающимся.

Марти второй раз оттолкнул руку Куртсингера — прикосновение было уж слишком искусным. Он взглянул через стол на Уайтхеда, наливавшего себе еще один бокал вина. Взгляд Двоскина был прикован к наготе Эмили, Оттави — к Марти. Оба перестали барабанить по столу. Состояние адвоката говорило само за себя — он был мертвенно бледен, на лице выступил неприятный пот.

— Ну давай, — прерывисто дыша, сказал он, — давай возьми ее. Устрой нам запоминающееся представление. Или у тебя нет ничего стоящего показать?

Марти услышал предложение слишком поздно, чтобы ответить: голая крошка снова прижалась к нему и кто-то (Куртсингер?) пытался расстегнуть верхнюю пуговицу его брюк. Он предпринял последнюю, неловкую попытку восстановить равновесие.

— Прекратите, — прошептал он, глядя на старика.

— А в чем проблема? — легко спросил Уайтхед.

— Шутка закончена, — сказал Марти. Рука уже проникла в его штаны, добираясь до члена. — Да отъебись ты от меня! — Он отпихнул Куртсингера с большей силой, чем собирался. Здоровяк споткнулся и отлетел к стене. — Что случилось с вами, люди?

Эмили шагнула назад, чтобы уклониться от его молотящей воздух руки. Вино кипело в его животе и горле. Его штаны поднимались впереди бугром. Он знал, что выглядел абсурдно. Ориана все еще смеялась, и не только она, Двоскин и Стефани смеялись тоже. Оттави просто смотрел на него.

— Вы что, никогда не видели как трахаются? — заорал он на них.

— Где твое чувство юмора? — заговорил Оттави. — Нам просто хотелось увидеть представление. Что в этом плохого?

Марти ткнул пальцем в направлении Уайтхеда.

— Я доверял вам, — это было все, что он мог сказать, чтобы выразить свою боль.

— Это было ошибкой, правда? — прокомментировал Двоскин. Он говорил словно со слабоумным.

— Ты, говно, заткнись! — Марти резко повернулся, сгорая от желания расквасить кому-нибудь — все равно кому — физиономию, и, натягивая пиджак, задел рукой несколько бутылок, стоявших на столе, которые моментально попадали на пол — большинство из них были полными. Эмили взвизгнула, когда они разбились у ее ног, но Марти не стал тратить время, чтобы оценивать размеры нанесенного им ущерба. Он повернулся спиной к столу и побрел, спотыкаясь, к двери. Ключ торчал в замке, он повернул его и вышел в коридор. Позади него Эмили стала хныкать, как ребенок, очнувшийся от ночного кошмара, — он слышал ее все время, пока шел по темному коридору. Он молил Бога, чтобы его дрожащие конечности вынесли его отсюда. Он хотел выйти наружу — на воздух, в ночь. Он стал медленно спускаться по задней лестнице, держась рукой за стену, ступеньки отступали под его ногами. Он дошел до кухни, упав всего один раз, и открыл заднюю дверь. Ночь ждала. Никто не смотрел на него, никто не знал его. Он вдохнул холодный черный воздух, обжегший его ноздри и легкие. Он побрел по лужайке, почти слепой, не выбирая направления, до тех пор, пока ему не пришла мысль о лесе. Замешкавшись на мгновение, чтобы сориентироваться, он побежал по направлению к нему, моля его о защите и укрытии.